1—2 декабря 2022 года в Российской национальной библиотеке прошла Всероссийская научно-практическая конференция «Книга и чтение в зеркале социологии: XXI век». Организаторы — Центр чтения РНБ и Секция по чтению РБА. Это традиционная биеннале РНБ, посвящённая актуальным проблемам чтения, но на этот раз в качестве предмета была заявлена исследовательская деятельность библиотек в соответствующей сфере. Участникам предлагалось обсудить направления и результаты изучения чтения (в частности, библиотечного), сегодняшние исследовательские практики. И, естественно, проанализировать роль библиотек в продвижении чтения.
Все эти темы действительно прозвучали в трёх десятках докладов (в том числе стендовых). Мне кажется, однако, что сегодня при обсуждениях такого рода неизбежно должны возникать по крайней мере два вопроса, а вернее — два «облака» вопросов.
Первое: что же такое это самое чтение, которое изучается? Где его границы, сдвигаются ли они? Что с ним вообще происходит в XXI веке?
Второе: насколько значимым фактором является для посетителей удовлетворение именно читательских потребностей (проще говоря — только ли за этим им нужна библиотека)? Как соотносится эта значимость с представлениями библиотекарей о своей роли и задачах? Какие методы позволяют адекватно оценить это соотношение?
И просмотр трансляции заседаний конференции позволяет сказать: как только кто-то из докладчиков касался этих проблем, тут же обострялось внимание слушателей — и тут же возникала дискуссия.
В этом плане особенно интересно выступление А.Б. Неустроевой (НИИ чтения НБ Республики Саха). Она рассказывала о мониторинге чтения детей и подростков, о том, каковы тенденции перемен, как читательское пространство расширяется под влиянием электронных технологий и как (что, наверное, самое интересное) представления даже самих читателей порой отстают от реалий. Надо отметить, что об этом исследовании и этих парадоксах она говорила и несколько месяцев назад на заседаниях Лаборатории «Изучаем чтение: форматы и практики», и тоже вызвала некоторое удивление аудитории, утверждая, что респонденты предпочитают читать манга, тексты с сайтов и из сетей.
В этот раз она прямо указала на невалидность методик, вызванную тем, что исследователи закладывают в них собственные представления о читателе. И привела замечательный пример: отвечая на альтернативный вроде бы вопрос «любите ли вы читать?», респонденты отмечали оба варианта («да» и «нет»), а когда был введён вариант «другое», его отметили более 8%, при этом многие объясняли, что любят читать, например, комиксы, но не любят другую литературу, или даже — что не понимают, что такое вообще «читать».
(Надо сказать, что и по результатам Всероссийского исследования «Чтение и библиотека в жизни детской и взрослой аудитории», организованного РНБ и РГДБ, на шкале предпочтений у подростков — о чём говорила Е.А. Колосова — комиксы уступают лишь фэнтези и фантастике и идут наравне с детективами, классикой и современной отечественной прозой.)
Неустроевой резко возражал Е.В. Соснин (Новосибирская ГОНБ), утверждавший, что комиксы, манга — это не чтение, что речь идёт о подмене понятий, а обращение к картинкам с текстами пагубно сказывается на самом процессе чтения. Прерванный из-за регламента спор неожиданно снова возник в конце конференции, когда С.А. Басов (РНБ) призвал коллег всё же задуматься о понятии — чтение ли действительно комикс? аудиокнига? где проходит грань? какую роль здесь играет читатель? Категоричность и безаппеляционность Соснина, безусловно, вызывали неприятие. Стало понятно, что дело тут не в комиксах собственно, они просто выступают в качестве «красной тряпки», маркера, обозначающего некоторое «другое» чтение, непривычное для довольно значительной части библиотечного сообщества, ярким представителем которой и выступил Соснин. Жаль, что реакцию зала можно было уловить только как общий шум…
Между тем сегодня уже многие культурологи говорят, что в пространстве чтения современного человека (особенно молодого), живущего в цифровой среде, книги и вообще традиционные тексты соседствуют с текстами иными — мультимодальными, креолизованными, в которых смысл передаётся не только буквами, но иллюстрациями, музыкой, движущимся изображением. И критерием наличия чтения служит наличие любого текста — именно так завершила дискуссию В.А. Бородина (СПбГИК). Характерно, что именно она, много лет занимающаяся (как исследователь, как преподаватель, как экспериментатор) проблемами читательского развития, фактически первой среди библиотечных специалистов обратилась к анализу внедрения этих новых текстов в читательское пространство.
Дискуссия развернулась также после выступления Г.В. Гильдебрант (Арктический федеральный университет, Архангельск). Объектом её исследования были посетители небольших муниципальных библиотек, как она специально подчеркнула (и это действительно важно), являющихся в своих поселениях единственным или почти единственным учреждением культуры. Предметом — отношение посетителей к переменам, которые произошли, когда эти библиотеки стали модельными. Выяснилось, что они стали посещать библиотеку чаще, проводить там больше времени. Они отмечают перемены к лучшему и в фондах, и в организации мероприятий, но прежде всего — в организации пространства, в дизайне. Выбор эпитетов, характеризующих библиотеку до и после модернизации (открытый вопрос), показал: посетители достаточно часто утверждают, что и прежняя библиотека была хорошая (привлекательная, уютная, добрая). Для характеристики же новой чаще всего выбирают прилагательные «современная», «продвинутая». Хотя в ответ на вопрос, что библиотека потеряла, некоторые говорят, что теплоту, тишину, «домашность», атмосферу — но таких явное меньшинство.
Тут необходимо отметить, что доклад Гильденбрант следовал сразу за очень изящно построенным докладом С.А. Басова, завершавшимся выводом, с которым трудно не согласиться: между информационной и социокультурной деятельностью библиотеки существует диалектическое противоречие; нарушение «принципа дополнительности» ведёт к утрате сущности библиотеки как социального института. При этом, однако, выходило, что оба вида деятельности всегда связаны с чтением, поэтому речь всегда идёт о читателе. Вопрос о том, как именно называть человека, пришедшего в библиотеку (на мой взгляд, совершенно схоластический и нередко отвлекающий от анализа реальных проблем), для Басова оказывается очень важным, принципиальным, он на конференции возвращался к этому ещё дважды. «Называя пришедшего посетителем, — аргументирует он, — мы перестаём воспринимать его как читателя». Но что делать, если он пришёл не читать? Кстати, проблема не только библиотек касается. В магазине, да, покупатель, в кинотеатре — зритель, но в торговом центре — уже посетитель, поскольку может быть и тем, и другим, и ещё кем-то.
Ведущая этого заседания В.А. Бородина сослалась на отсутствие времени для вопросов и передала слово Гильдебрандт. Однако после её выступления сама фактически открыла дискуссию, отметив, что в деятельности модельных библиотек «технологии» могут вытеснять «смыслы», и это та самая опасность, та проблема, о которой говорил Басов. Кстати, и Гильдебрант начала с того, что по теме как бы и продолжает выступление Басова, и в чём-то ему возражает. По её данным, посетители, хотя и подчёркивают важность модернизации именно библиотечного пространства, но приходят в основном за книгами — так что всё в порядке. Но, думаю, эти данные воспринимались аудиторией в контексте сегодняшних дискуссий о болевых точках, потере специфики, «разбиблиотечивании» и т.п.; дискуссия шла, собственно, по докладу Басова. И радикализировал её всё тот же Соснин, утверждавший, что библиотека должна развивать, а не развлекать и что те, кто приходит посмотреть на современное пространство, не возвращаются, не становятся читателями.
Конференция была интересная. Вообще, конечно, чем чаще встречаются библиотечные исследователи (а встречаются они совсем не часто), тем полнее будет отражаться в зеркале реальная ситуация. Пока же чтение в этом зеркале (то есть в представлениях и языке библиотечных исследователей) отражается в основном как книга, а библиотека — как место удовлетворения потребностей читателя. А такие понятия, как «смыслы» и «развитие» ассоциируются у них исключительно или почти исключительно с чтением.
Реалии XXI века этому, как мне кажется, довольно явно противоречат…
