Достоверное будущее

В октябре 1957 года первый искусственный спутник преодолел притяжение Земли, открыв космическую эру человеческой истории. В этом же году вернулась в космические дали и советская научная фантастика: журнал «Техника — молодёжи» начал публикацию самой значительной отечественной утопии ХХ века — роман Ивана Антоновича Ефремова «Туманность Андромеды». 65-летию книги, прорубившей литературное окно в дальний космос, посвятил свой этюд мэтр российской фантастики, прозаик, публицист, поэт и переводчик, постоянный автор нашей газеты Геннадий Мартович Прашкевич. 

В конце пятидесятых (прошлого века) в руки мне попала научно-фантастическая повесть Сергея Беляева «Десятая планета».

«Двадцатого октября 1956 года к вечеру погода окончательно испортилась. Над зданиями Главного астрономического института нависли серые низкие облака». Так она начиналась.

Но как это? — не сразу понял я.

Речь в книжке идёт о будущем! — а я читаю её в январе 1957 года, то есть, советские астрономы уже обнаружили десятую планету нашей Солнечной системы. Планета эта расположена прямо за нашим Солнцем, и движется по орбите с той же скоростью, что Земля, поэтому мы её не видим, она для нас планета-невидимка. Но на ней, на этой невидимке уже побывал советский академик Солнцев! «Ряд приземистых, низких, как бы вросших в почву строений… Окна в переплетах тяжелых решеток зияли, словно глаза мертвецов… У ближайшего строения стоял низколобый человекообразный маньяк… Он был тяжёл и неподвижен, как изваяние. Он держал в поросших шерстью передних лапах странный длинный предмет с острием на конце. Казалось, он не дышал. Но он поводил глазами, пустыми глазами одержимого…»

Ужас какой! Хорошо, что всё это происходит не на Земле!

«Он — (человекообразный, — ГП) — поднял острие, и гулкие звуки гонга прозвучали в знойном воздухе. Из зданий начали выходить люди… Изможденные, страдающие… Все одеты в рубища, в грязные лохмотья. Некоторые несли на руках детей. А человекообразные взмахивали острыми палками и били их…»

К моему утешению, очень скоро злобные человекообразные в процессе общения с гуманными землянами были уничтожены. «Труд возвысил нас над животными». Наконец, академик Солнцев увидел все эти неведомые дикие пространства. И сюда пришли свободные люди. Стройные высотные здания вставали над болотами и лесами, просторные залы наполнились гудящими машинами, а умные специалисты вокруг этих машин варили, ковали металл. Ряды готовых изделий тянулись повсюду. Куда ни взгляни, академик видел счастливые лица — мужчин, женщин, стариков, подростков, занятых нужным делом.

Читая повесть, я запутался.

Я был школьником и не знал ещё, что в некоторых азиатских языках (а значит, и у всезнающих писателей-фантастов) существует некое особенное время — недостоверное прошлое. То есть, вместе с нашим будущим, настоящим и прошлым у них существует ещё прошлое недостоверное.

Но я-то читал книжку о будущем!

Я-то читал её в 1957-м году, то есть (если верить автору) всего через год после описанных в книжке событий! Где же стремительные космические корабли, доставившие академика Солнцева на десятую планету? Где невероятные высотные здания, необыкновенная техника? Я жил тогда в Сибири — на большой узловой, но всё же провинциальной железнодорожной станции. Улицы заметало снегом, среди сугробов торчали довоенные деревянные бараки, у хлебного ларька мёрзла очередь за хлебом.

Неужели это и есть наше будущее?

Как хорошо, что дня через три нам принесли первый номер журнала «Техника — молодежи» за 1957 год. На обложке — чудесная женщина на фоне звезд и туманностей. Неужели опять летим куда-то освобождать кого-то, сражаться с человекообразными маньяками?

Но нет, нет.

Я вздохнул облегчённо.

«Девушка взмахнула рукой, и на указательном пальце ее левой руки появился синий шарик. Из него ударил серебристый луч, ставший громадной указкой. Круглое светящееся пятнышко на конце луча останавливалось то на одной, то на другой звезде потолка. И тотчас изумрудная панель показывала неподвижное изображение, данное очень широким планом. Медленно перемещался указательный луч, и так же медленно возникали видения пустынных или населённых жизнью планет. С тягостной безотрадностью горели каменистые или песчаные пространства под красными, голубыми, фиолетовыми, желтыми солнцами. Иногда лучи странного свинцово-серого светила вызывали к жизни на своих планетах плоские купола и спирали, насыщенные электричеством и плававшие, подобно медузам, в густой оранжевой атмосфере или океане. В мире красного солнца росли невообразимой высоты деревья со скользкой чёрной корой, тянущие к небу, словно в отчаянии, миллиарды кривых ветвей. Другие планеты были сплошь залиты тёмной водой. Громадные живые острова, то ли животные, то ли растительные, плавали повсюду, колыхая в спокойной глади бесчисленные мохнатые щупальца…»

Писатель Ефремов («Туманность Андромеды») тоже описывал будущее.

Но он не указывал точный год происходивших в романе событий. Он понимал, что нет смысла указывать конкретный год, если даже со скоростью света невозможно добраться в течение одной человеческой жизни до столь чудовищно далёких миров, которые он описывал.

«Время — вот необоримый гнёт всего живого, — убеждал Мвен Маса, заведующего внешними земными станциями, гениальный физик Рен Боз. — Вы были на раскопках? Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к вам, не требовали и не укоряли? Мне видятся миллиарды человеческих жизней, у которых, как песок между пальцев, мгновенно утекла молодость, красота и радость жизни, — они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем — вот почему я уверен в своей правоте и величии задуманного дела!»

И Рен Боз убедил — и Мвен Маса, и меня. Даже я, школьник 1957 года, вдруг ощутил, что речь шла о достоверном будущем. То есть о том будущем, которое уже построено в романе «Туманность Андромеды» и параллельно строится нами. Оказывается, с восхищением узнал я, миры, так чудовищно разделённые глухой тьмой космоса, можно соединить. Пусть ценой невероятных усилий, пусть даже ценой человеческих жертв, но можно!

Вот оно достоверное будущее!

«Индикаторы забора мощности склоняли свои стрелки направо, указывая на непрерывное возрастание конденсации энергии. Сигналы горели всё ярче и белее. Как только Рен Боз подключал один за другим излучатели поля, указатели наполнения скачками падали к нулевой черте. Захлебывающийся звон с опытной установки заставил вздрогнуть Мвена Маса. Африканец знал, что делать. Движение рукоятки, и вихревая мощность Ку-станции влилась в угасающие глаза приборов, оживила их падающие стрелки. Но едва Рен Боз включил общий инвертор, как стрелки прыгнули к нулю. Почти инстинктивно Мвен Мас подключил сразу обе Ф-станции…

Ему показалось, что приборы погасли, странный бледный свет наполнил помещение. Звуки прекратились. Ещё секунда, и тень смерти прошла по сознанию заведующего станциями, притупив ощущения. Мвен Мас боролся с тошнотворным головокружением, стиснув руками край пульта, всхлипывая от усилий и ужасающей боли в позвоночнике. Бледный свет стал разгораться ярче с одной стороны подземной комнаты, с какой — этого Мвен Мас не смог определить или забыл. Может быть, от экрана или со стороны установки…

Вдруг точно разодралась колеблющаяся завеса — и Мвен Мас отчетливо услышал плеск волн. Невыразимый, не запоминаемый запах проник в его широко раздувшиеся ноздри. Завеса сдвинулась налево, а в углу колыхалась прежняя серая пелена. Необычайно реальные встали высокие медные горы, окаймленные рощей бирюзовых деревьев, а волны фиолетового моря плескались у самых ног Мвена Маса. Еще далее сдвинулась завеса, и он увидел свою мечту. Краснокожая женщина сидела на верхней площадке лестницы за столом из белого камня и облокотясь на его полированную поверхность, смотрела на океан. Внезапно она увидела — её широко расставленные глаза наполнились удивлением и восторгом. Женщина встала, с великолепным изяществом выпрямив свой стан, и протянула к африканцу раскрытую ладонь…

Мелодичный, нежный и сильный голос проник в сердце Мвена Маса.

Он открыл рот, чтобы ответить, но на месте видения вздулось зелёное пламя, сотрясающий свист пронесся по комнате. Африканец, теряя сознание, почувствовал, как мягкая, неодолимая сила складывает его втрое, вертит, как ротор турбины, и, наконец, сплющивает о нечто твердое…»

Вот оно, вот оно — достоверное будущее!

И даже прекрасная женщина с чужой планеты — не просто выдумка.

«Эволюция материи приводит к человеку. — Ефремов был глубоко в этом уверен. — Мыслящий мозг должен быть посажен на мощную биологическую машину с достаточными резервами энергии, устойчивую против внешней среды и относительно долговечную. Поняв кибернетический механизм наследственности, мы должны также понять, что нужны миллионы лет исторического пути развития наследственных признаков, чтобы организм оказался заблокированным от непосредственных влияний внешней среды. Для этого нужно, чтобы в организме создались миллионы фильтров, которые обеспечили бы ему независимость от непосредственных воздействий окружающей обстановки, чтобы тренированная память, инстинкты, эмоции могли противостоять внешним условиям. Всё хорошее выросло в человеке из инстинкта материнства, из инстинкта заботы о потомстве».

В романе Ефремова многое было необычно.

Даже сам подход к теме, даже непривычно обильная специальная терминология.

Это и сейчас действует на некоторых критиков раздражающе, а в годы моего детства журнальная публикация была попросту (к счастью, на время) прервана потоком хлынувших в редакцию гневных возмущенных писем. «Простые советские читатели» ужасались слишком уж откровенному «отрыву» советского писателя от реальной жизни. И кто знает, дочитали бы мы «Туманность Андромеды», если бы будущее, описанное Ефремовым, не оказалось столь достоверным? — ведь осенью того же 1957 года на околоземную орбиту был выведен первый в мире искусственный спутник. Даже самым «простым советским читателям» стало ясно, что писатель рассказывает о достоверном будущем. По крайней мере, я, выглянув в окно, и увидев всё ту же опостылевшую снежную дорогу, понял, что будущее действительно наступает, оно вот-вот наступит, самое что ни на есть достоверное.

А вот давняя-давняя юкагирская сказка.

Один человек был. Хороший охотник был.

Сильно заболел, умирать стал. Шамана позвали. Шаманить заставили.

Шаман в бубен бил. Шаман тени птиц-зверей призывал. «Мой праотец — дерева корень, — призывал, — мои предки-звери, все становитесь, чтобы помочь, все на моей стороне встаньте!» А собравшиеся вокруг испуганные люди подсказывали: «Спроси там, спроси, зачем наш человек без сил, в болезни, как в чёпке, как в омуте, тонет? Кто хорошего охотника так мучит?»

Шаман в бубен бил. Не помогло. Крикнул сердито: «В царство теней иду! Сам иду!» Люди подсказали шаману: «Там правду спроси. Знать хотим, кто человека так сильно мучит?»

Шаман камлал. Шаман в бубен бил.

В царство теней на брюхе прополз между кочками.

Кричал по-птичьи, выл, как зверь. Мохнатый, кривой, сам себя боялся.

Один мидол, один дневной переход, на брюхе прополз, потом ещё два мидола, потом ещё три. Сказочную старушку встретил. Сказочная старушка сумеречные глаза с интересом открыла: «Навсегда пришёл? На время пришёл?» С уважением ответил: «Моя прабабушка, на время пришёл, узнать пришёл».

«Хэ! Спрашивай».

«Нашего человека в болезни кто мучит?»

«Хэ! Такое чтобы узнать, иди дальше. Там спросишь».

Пошёл. У берега долблёный челнок увидел. Ахама хама хама. Сорока, короконодо, вскрикнула суетливо. На ту сторону реки посмотрел — урасу жилую увидел. Смутные тени ходят, украшения звенят. А у порога самой большой урасы красный червь спит. Так велик, что осмеливается первым нападать на самого злого зверя. Убивает его, сжав в своих красных кольцах. Потом спит, где поел. Крепко спит. Дети мёртвых бросают в него камни, разбудить не могут.

Шаман реку переехал, на берег поднялся.

С укором спросил: «Нашего человека в болезни кто мучит?»

Никто не ответил. Шаман волноваться стал. Бил в ладони. «Тень нашего человека отдайте. Мне отдайте. Рано нашему человеку к вам». Отдавать не хотели. Пришлось силой взять. Победив, шаман тень больного в себя вдохнул. Крепко уши и нос заткнул, чтобы случайно не выдохнуть. Крикнул что было сил: «Мои солнечные лучи, меня отсюда в мой мир тяните! Мои живые помощники, меня к себе поскорей тяните!»

Помощники потянули шамана. Три раза против солнца повернули.

«Вот к вам из царства теней вернулся, — открыл глаза шаман. — Вот вам тень больного охотника принёс. Теперь здоровый будет, на промысел пойдёт». Совсем обессиленный упал на понбур, на низкую лежанку, покрытую тёплыми шкурами. «Теперь лечь хочу. Долго лежать буду».

Вот так они и сливаются вечные достоверные времена: в сказке — прошлое, в романе Ефремова — будущее. А в итоге, наконец, наше настоящее становится достоверным.