Продолжая изучать картографию «нездешней» России, совершим путешествие по фантазиям о крестьянском рае.
До середины XIX века Россия оставалась страной аграрной и на 85% состояла из жителей деревни. Казалось бы, естественно предположить, что почётное первое место в литературе позапрошлого века должны занимать утопии о крестьянском рае. Подобные рассказы о стране Муравии, о мужицкой вольнице с молочными реками и кисельными берегами действительно создавались в избытке — в народном фольклоре, в сказках. Но не в литературе.
О возможности построения крестьянской утопии ещё в первой половине позапрошлого столетия весьма язвительно высказался Иван Александрович Гончаров в знаменитой главе «Сон Обломова» (И.А. Гончаров. Обломов, 1859). Писатель довёл идею построения крестьянского рая до логического завершения и почти до абсурда. Обретя всё, о чём только мечтали, бесконечно счастливые жители деревни Обломовки ведут сытый и безмятежный образ жизни. Что же тут плохого? А то, что состояние неизбывного счастья приводит к деградации общества. Обломовцы «плохо верили… душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись как огня увлечения страстей; и как в другом месте тело у людей быстро сгорало от вулканической работы внутреннего, душевного огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле».
«Конвейерное производство» крестьянских версий России началось несколько позже, в 1860–1870-е годы. Отмена крепостного права в 1861 году, освобождение крестьян на деле не принесли ожидаемых перемен ни для крестьян, ни для страны, но стали катализатором для утопической мысли. Чувство вины «гнало» многих представителей интеллигенции в народники. В этой-то среде и были особенно широко распространены варианты «реставрации» России по крестьянскому эталону.
«Крестьянские» утописты в большинстве произведений устремляли свой взор не в будущее, а в прошлое, во времена допетровской Руси, видя идеал в общинном старообрядчестве.
Один из характерных символов «раскольнической утопии» — вымышленная деревня Тарбагатай, которую в поэме «Дедушка» (1870) описал Николай Некрасов. Поэт с оптимизмом смотрит в будущее освобождённого крестьянства, которое сумеет распорядиться свободой, если будет придерживаться исконной самобытности.
Чудо я, Саша, видал:
Горсточку русских сослали
В страшную глушь за раскол,
Волю да землю им дали;
Год незаметно прошёл —
Едут туда комиссары,
Глядь — уж деревня стоит,
Риги, сараи, амбары!
В кузнице молот стучит,
Мельницу выстроят скоро.
Уж запаслись мужики
Зверем из темного бора,
Рыбой из вольной реки.
Воля, труд, сытость, изобилие, отсутствие государственного контроля — вот составляющие «крестьянской мечты». К слову сказать, неприятие государственной регламентации, пренебрежение детальным описанием государственного строя — вообще отличительная черта русских утопий XVIII–XIX веков.
Как царство «суровой, но справедливой» старообрядческой общины, существующей в гармонии с природой, рисует российский идеал Николай Златовратский в утопии «Сон счастливого мужика», включённой в роман «Устои» (1878). Единственно полезный, праведный труд — труд на земле. Такова жизненная установка обитателей деревни-утопии. Но вот на чём держится эта мужицкая коммуна?
«Давно бы и мир развалился, и все в разоренье пришли бы, коли б старики строго нас на миру не казнили, как вздумает кто ссорой, иль буйством, или худым поведеньем мир довести до ответа пред строгим начальством!»
Похожие идеи развивает в «Сказке о копейке» (1874) и другой писатель, революционер-народник Сергей Степняк-Кравчинский.
Встречаются и весьма забавные проекты «деревенской России». Вот, например, как представлялась жизнь в деревне будущего (действие происходит в ХХ веке) Н.В. Казанцеву в рассказе «Ёлка в Кулюткиной» (1893). Все до единого крестьяне ХХ столетия чрезвычайно образованны, изучают международный язык, разъезжают на электровелосипедах, выращивают в теплицах бананы и ананасы, управляют погодой, и каждый второй житель деревни — доктор или магистр наук. И вот совсем уж замечательный штрих к наивно-оптимистическим прогнозам литератора: автор сообщает, что последний пьяный в России был зафиксирован 31 декабря… 1898 года!
Продолжение следует
