Тот, кто откроет книжку Пьера Байяра «Загадка Толстоевского» (М.: Текст, 2019), известного околоинтеллектуального провокатора, филолога и психоаналитика, сразу решит: глумёж! Неприкрытый глумёж над нашим всем, то есть над литературной классикой, её самыми наибольшими (в глазах западного читателя) китами — Л. Толстым и Ф. Достоевским. Но — места (и страны) знать надо. Во Франции такой непринуждённый разговор на любую тему считается не только похвальным интеллектуальным гурманством, но имеет порой и немалый «выхлоп» в социальную практику. Так что, смешав в одной колбе (в одном якобы существовавшем лице) Толстого и Достоевского, автор вовсе не бредит, а преследует свои вполне прикладные и даже общественно полезные (надо думать) цели.
Итак, значит, жил-был русский классик Фёдор-Лев Толстоевский (1821—1910 гг.). Жил ох непросто: и на каторге побывал, и на войне, написав одновременно кучу шедевров — чуть ли не в один год «Войну», скажем, «и мир» и «Идиота» с «Преступлением и наказанием». Пережил около 1879 года мощный духовный кризис, рассорился со своей второй женой Анной Сниткиной (женщиной любящей, но ревнючкой противной) и ушёл помирать на жд станцию Астапово. Создал массу великих образов, от Настасьи Филипповны Барашковой до Натальи Ильиничны Ростовой, от ослепительного Николая Ставрогина до омерзительного Павлика Смердякова, и прослыл на этой почве знатоком человеческих душ, а в чём-то немножко даже учителем жизни, пророком.
Весь этот диковатый литературный огород Пьер Байяр городит неспроста. Ему кровь из носу нужно объяснить всем нам, «отчего люди не летают», точнее почему мы все такие умопомрачительно сложные. Русская классика в лице сгенерированного им Толстоевского создала кучу образов, столь же противоречивых, что и живые люди. Им ли не стать безропотно подопытными мышами филологического анализа? Тем более здесь психоаналитик Байяр придёт на помощь Байяру-филологу.
Дело в том, что лет этак сто тридцать назад на основе клинического материала множественного расстройства личности во Франции родилась теория множественной личности вообще. Она предполагает, что в каждом человеке сидит несколько «я», это и обусловливает противоречивость его поступков и устремлений. Пришедший вскоре из Австрии психоанализ вытеснил эту теорию, которая нашла пристанище в США. И вот теперь П. Байяр вознамерился вернуть обиженную эмигрантку на родину, продемонстрировав, как с её помощью гораздо глубже, чем по методу доктора Фрейда, можно «объяснить» сложный внутренний мир человека.
Вот, например, классический случай Анны Аркадьевны Карениной. По Фрейду, её метания и мучения обусловлены неразрешимым конфликтом между её «Я» (она — мать и жена), «Оно» (потребностью молодой женщины в плотской полноценной любви) и «Сверх-Я» (страданиями, вызванными обструкцией окружающих). Байяр предлагает другую трактовку. В Анне сидят несколько личностей: одна — мать и жена (по Байяру, э т а Анна любит своего мужа Каренина), другая — страстная молодая женщина (любовница Вронского, которого она, разумеется, тоже любит). В острых клинических случаях разные «я» человека даже не подозревают о существовании друг друга (случай Хайда и Джекила). Но обычно в отдельные моменты в человеке одерживает верх, доминирует одна из его личностей, что от противоречивых поступков его, разумеется, не избавляет. Снять эти противоречия, если они достигают мучительного крещендо, можно через самоубийство (случай Анны), апелляцию к богу (Алеша Карамазов) или через эмпатию (то есть способность погрузиться в душевный мир другого человека, «одернуть» себя им — Пьер Безухов после встречи с Платоном Каратаевым).
Конечно, любой злопыхатель напомнит: дохлое дело — изучать реальную психологию по литературным образам. Тот же Карл Леонгард в своей монографии «Акцентуированные личности», кажется, убедительно доказал: характер литературного персонажа строится по иным законам, нежели жизнь лепит характер реального человека.
Но Байяру важна вся эта окололитературная катавасия вовсе не сама по себе. Это для него лишь изящный пируэт, остроумно скроенная дразнилка. Помните: самое важное в любом французском эссе — выход на социальную практику? Вот и Пьер Байяр в конце-то концов — о том же: коль каждый — кучка разных личностей, то и с каждой из этих личностей общество должно заключать особый контракт. Например, осуждать не всего Раскольникова как убийцу, а только ту личность убийцы, которая содержится в нём среди прочих. Интересно, что такая судебная практика в США уже существует — если речь идёт о преступниках с очевидным множественным расстройством личности.
И уж тем более если речь идёт о любви! «Положение о заключении союзов между человеческими существами должно учитывать множественность, объясняющую поливалентную любовь (случай Анны Карениной. — В. Б.), и дать зелёный свет множественным союзам, позволяя каждой из множества содержащихся в нас личностей вести собственную жизнь с теми, кого мы выбрали». Кстати, нечто подобное жизненная практика в католических странах выработала ещё в Средние века: институт второго (любимого) мужа «чичисбея» в Италии, официальная фаворитка (вторая, любимая жена) у французского короля, терпимое отношение к адюльтеру там же. Но такие жизнерадостные сценарии на патриархальное суровье отечественной нашей жизни и словесности как-то не очень ложились…
Однако именно в произведениях Толстоевского представлены, по Байяру, идеи гуманистической реорганизации общества — «отказ выносить приговор, умение выслушать другого и сопереживать ему».
И если все эти отчасти очевидные мысли заинтригуют вас — бог вам в помощь: читайте Байяра, который заботливо снабдил книжку кратким словариком психоаналитических и психологических терминов для начинающих…
