«Современные молодёжные культуры: солидарности, креативность, активизм, повседневность» — так звучала тема мартовского (за 2019 год) номера журнала «Мониторинг общественного мнения». Статьи здесь посвящены самым различным аспектам молодёжной культуры, а некоторым вступлением служит работа Елены Омельченко «Уникален ли российский случай трансформации молодёжных культурных практик?»
Елена Леонидовна Омельченко — ведущий российский специалист в области социологии молодёжи, профессор и заведующая кафедрой социологии Санкт-Петербургского филиала НИУ ВШЭ. Она также возглавляет Центр молодёжных исследований, на основе проектов которого, реализованных в течение последних 20 лет (в том числе совместно с отечественными и зарубежными коллегами), и строится представленный в статье анализ ситуации. Речь идёт о трансформации молодёжных культурных практик в России с 80-х годов до сегодняшнего дня. Отмечены их ключевые направления, их связь как с глобальными трендами, так и с российской спецификой — политической, экономической и идеологической. При этом автор выделяет три этапа переформатирования практик (оговариваясь, что любая периодизация условна, а формы молодёжной социальности зачастую смешаны). По каждому этапу описаны конкретные практики со ссылками на результаты конкретных исследований.
Первый период — 80–90-е годы. Коренные изменения молодёжной социальности были определены глобальными социальными переменами. Инфраструктура социальной поддержки и сопровождения взросления разрушилась. Это имело, считает автор, как негативные, так и позитивные последствия. Вместе с молодёжной политикой исчезло государственное регулирование молодёжной активности, зато появляются и набирают силу низовые политические и культурные инициативы, общественные движения; в больших городах — субкультурный бум. Культурные меньшинства признаны легитимными и значимыми участниками социальных трансформаций в рамках не только молодёжной жизни, но и жизни общества в целом. Формируются также две культурные стратегии — «нормальная» или «продвинутая», выбор которых не столько был добровольным, сколько определялся условиями взросления, социальной средой. Отдельная роль в появлении новых форм групповых идентичностей принадлежит «образам Запада» как значимого «другого», которого можно принимать, следовать ему или сопротивляться.
Второй этап — первое десятилетие XXI века. Интерес к молодёжи как электоральному ресурсу (с одной стороны) и потенциально опасной массе (с другой) определили возвращение российской власти к молодёжной политике, развёртывание широкомасштабных проектов молодёжной мобилизации, патриотического воспитания — с использованием механизмов административного ресурса. Это происходит на фоне кризисных явлений — социального и географического расслоения, усиления коррупции, усложнения доступа к высшему образованию, свертывания рынка труда. Классические субкультуры фрагментизируются, возникает множество буферных групп, многие сообщества политизируются и радикализируются. Характерны разнообразные изменения в стиле жизни вообще и в стиле молодёжного потребления: использование интеллектуальных пространств, практики «отдам даром», секонд-хэнд, мода на немассовые продукты, вегетарианство, отказ от курения, спортизация, внимание к экологическим проблемам.
Третий этап начинается на рубеже первого и второго десятилетий XXI века и продолжается сегодня. Исследователи наблюдают разнообразные типы молодёжных формирований, для многих из которых характерны особый характер коммуникации (язык, юмор, культурные симпатии) и особая культурная чувствительность к распознаванию «своих». Ключевыми факторами в выборе «своей» группы и последующей включённости в групповые ценности и смыслы становятся гендерный режим компаний, интерпретации гражданственности и общественной «пользы», уровень религиозности. Молодёжь широко вовлечена в разнообразные формы социального и культурного участия в жизни общества. Фиксируется рождение новых форм гражданственности, низовых практик «горожанства» и локального патриотизма: волонтёрство и низовое добровольчество, поисковые практики, рэп-баттлы с острой политической повесткой, городские протестные выступления, виртуальные флэшмобы, сетевая взаимопомощь. Коммерциализация потребительских рынков и практик стимулирует сопротивление массовизации и анонимизации через антикапиталистические и антигламурные настроения и инициативы.
Таким образом, молодёжное культурное пространство современной России отличается конфликтностью и многоликостью. Новые молодёжные активности формировались и развивались в контексте скачкообразных трансформаций, затрагивающих все стороны российской жизни. Кардинальные изменения в перестроечный период сменялись замедлением и стагнацией. Бум неформальной молодёжной активности — публичными манифестациями участников прокремлёвских движений. Отказ от цензуры и демократизация СМИ — запретами нелояльных власти культурных инициатив и идеологическими чистками. Новые молодёжные активности могут совмещать в себе идеи и практики молодёжного суб/контр/культурного бунта с остатками идей и лозунгов формальных молодёжных объединений советского времени. Полного освобождения от «родимых пятен» советской социальности, несмотря на смену поколений, не произошло до сих пор. Особую роль в перегруппировке молодёжных сцен играют государственный и медийный дискурсы вместе с воспитательными и пропагандистскими практиками продвижения государственной молодёжной повестки.
Рассмотрение ключевых трансформаций молодёжного пространства в России за 25 лет помогает понять роль и место каждого этапа в формировании особых форм социальности российской молодёжи, рассмотреть и зафиксировать уникальность российского молодёжного опыта.
