Гоголевские «Игроки» (1842), вошедшие в ряд «драматических отрывков и отдельных сцен», — всегда были благодатным материалом для интерпретаторов, позволяющим каждому (от читателя до режиссёра-постановщика) вступить в свою собственную игру с «Игроками».
Н. В. Гоголь создал произведение, полностью построенное на концепте игры, реализующемся на разных уровнях: как на поверхностных, так и на более глубинных, смысловых. Здесь и карточная игра, и актёрство шулеров. Любопытно, что обман, который затеяла компания картёжников во главе с Утешительным представляет собой «игру в игре». Вовлекая Ихарева в свой «дружеский союз» и будто бы действуя с ним заодно, они примеряют на себя роли его единомышленников в деле «облапошивания старшего и младшего Гловых». Параллельно же эти герои ведут более тонкую и серьёзную «партию» против самого Ихарева. Нечестная игра, цинично использующая человеческие слабости, а также преследование корыстных интересов неотделимы от мотива игры с совестью. А риск — от мотива игры с судьбой.
Игроками в этом произведении являются все без исключения герои: и приказной Замухрышкин, и оба Гловых оказываются подставными лицами. Даже слуги Гаврюшка и Алексей наживаются за счёт мошенничества господ, нисколько не смущаясь тем, что приходится подыгрывать то одним, то другим, «продавая» секреты постояльцев направо и налево за хорошенькую сумму.
Гоголь также вводит в текст языковую игру: его персонажи превратно используют различные понятия, создают некий шулерский контекст, наполненный смыслом только для «просвещённых». Тут характерен контраст плана содержания и плана выражения: говоря о мошенничестве, картёжники используют возвышенную лексику. Вот несколько ярких примеров. Утешительный Ихареву: «Мы <...> приняли вас за человека обыкновенного. Но теперь видим, что вам знакомы высшие тайны. Итак, хотите ли принять нашу дружбу?» (Курсив — А.Х. За подобным предложением дружбы прочитывается предложение принять правила игры Утешительного, Швохнева и Кругеля.) <...> Позвольте узнать, с каких пор начали исследовать глубину познаний?»
Смысловая насыщенность и многослойность, в которой заключена авторская игра с читательским восприятием дарит миру театра и кино множество богатейших возможностей яркого воплощения данного произведения.
В качестве иллюстрации различных прочтений приведём две телеверсии «Игроков».
Фильм-спектакль «Игроки» (1978) Романа Виктюка и Галины Хлоповой — прекрасный пример того, как экранное прочтение может не только аккуратно следовать авторскому тексту и бережно раскрывать художественный мир произведения, но также наращивать смыслы, не противоречащие первоисточнику и даже обогащающие его.
С точки зрения текста здесь нет никакого произвола: реплики персонажей максимально точно соответствуют источнику. Однако целиком сохраняя гоголевский язык, режиссёры осуществляют ряд любопытных изменений, глубже раскрывающих некоторые мотивы и образы. Мотивация для таких трансформаций, вероятно, заключается в желании постановщика расширить восприятие конкретного гоголевского текста и вызвать ассоциации с другими произведениями этого автора, с художественным миром Гоголя вообще. Здесь также можно заметить перекличку и с другими текстами русской литературы (к примеру, с «Пиковой дамой» А.С. Пушкина).
Все персонажи «драматического отрывка» в интерпретации Виктюка полностью соответствуют гоголевскому списку действующих лиц: Ихарев — А. Калягин, Утешительный — В. Гафт, Швохнев — Л. Марков, Кругель — А. Лазарев, Алексей — В. Кашпур, Гаврюшка — Б. Дьяченко, Глов — Б. Иванов, Глов-младший — В. Захаров, Замухрышкин — Н. Пастухов. Однако в этом прочтении в ткань экранного повествования включается новое лицо (хоть и выступающее на страницах самого произведения как яркий, значимый для всей истории и особенно для раскрытия образа главного героя элемент, но всё же не имеющий настоящей самостоятельной «жизни»): Аделаида Ивановна в замечательном исполнении Маргариты Тереховой, чьими актёрскими красками был создан поистине загадочный, мистический и роковой женский образ.
В облике прекрасной молчаливой дамы, олицетворяющей заветную для Ихарева колоду, она время от времени появляется перед его мысленным взором. То подсказывающая герою верный ответ в эпизоде с угадыванием краплёных карт, то улыбающаяся, когда он обыгрывает Глова-младшего, то несколько отрешённая, а то и вовсе насмехающаяся над ним, она как женщина всегда непредсказуема и переменчива. Аделаида Ивановна символизирует саму Фортуну. Режиссёр, демонстрируя подобные видения Ихарева, обращает зрительское внимание на зависимость последнего от игры, ставшей постоянной спутницей его жизни. Эта женщина прекрасна, ведь она в представлении героя соединяется с его убеждением в собственной удачливости. И в то же время есть что-то демоническое и опасное в её образе (отсылка к «Пиковой даме»). Каждое видение Ихарева сопровождает тревожная музыкальная тема.
Таким образом, режиссёры ярко визуализируют карточную тему в своей постановке и акцентируют особое внимание на мотив непредсказуемости жизни как игры и на ихаревские грёзы, из-за которых он не способен усомниться в своей «непобедимости».
Интересно подан образ главного героя. В исполнении Александра Калягина Ихарев предстаёт как человек от природы думающий, анализирующий, привыкший внимательно наблюдать за окружающими. Однако в этот раз ему не повезло: недавний успех застил ему глаза. И когда Глов-младший открывает правду обо всём случившемся, Ихарев настолько поражён, что в своем отчаянии стоит в шаге от безумия, а может, и вправду сходит с ума. Такое решение финала эмоционально не совпадает с гоголевским. В произведении герой скорее досадует на произошедшее и признает своё глупое и безвыходное положение человека, которого обвели вокруг пальца и обчистили у него же на глазах. Так устроен мир, ничего не попишешь! Всегда кто-то может надуть и тебя. Но Калягинский Ихарев с таким финалом смириться не может. Герой настолько заполонён мечтами о лёгком выигрыше и видениями Аделаиды Ивановны, что даже несмотря на сдержанное и осмотрительное поведение своё, периодически забывается и отрешается от реальности, а потому не замечает козней против себя.
В этой постановке очень много крупных планов. К тому же, Виктюк красной нитью через весь телеспектакль проводит мотив ловушки, в которую попадает Ихарев. Он подкрепляет это интереснейшими мизанценами и операторскими решениями. Например, показывает зрителю вид на комнату сверху: хорошо прочитывается капкан, в который попадает главный герой — в центре комнаты мы видим круглый стол, который помещён между четырьмя колоннами; и в это замкнутое пространство кадра входят с разных сторон герои, которые фактически берут Ихарева в кольцо. И видно, что бежать ему некуда, пути назад нет: из игры не выйти. В этом телеспектакле очень много мизансцен, где Ихарев окружен другими героями, и ему буквально некуда деться; к тому же и ростом он гораздо ниже остальных, что усугубляет ситуацию «ловушки».
Ярко снят эпизод проигрыша Глова-младшего, оказавшегося в тисках-объятьях Утешительного. Мы видим, как герои спаивают молодого человека и заставляют продолжать играть вновь и вновь, как бы из-за фигур сидящих за столом, расположенных по первому плану. Нам, зрителям, некомфортно наблюдать за этим, равно как и Глову сидеть там, в этой духоте и в атмосфере эмоциональной напряжённости.
С первых кадров внимание обращает на себя интерьер, в котором происходит всё действие. Декорации подчеркивают условность, иллюзорность игрового мира, поэтому там много ширм, зеркал, пурпурных тканей, что в сочетании с колоннами рождает ассоциации с театральным помещением. Поэтому всё происходящее соотносится не только лишь с карточной игрой, но и с игрой на сцене, с жизнью-игрой…
Постановка 1978 года — удачное воплощение именно гоголевского произведения, так как даже те вольности, которые позволили себе создатели телеспектакля, лишь усилили некоторые смыслы, не нарушив при этом исходный авторский замысел.
Другое любопытное видение классического гоголевского текста — телеверсия спектакля Олега Меньшикова и «Театрального товарищества 814» начала 2000 годов. В этой постановке сохранен эпиграф к произведению. Он представлен зрителю в титрах к спектаклю с одним уточнением: «Дела давно минувших дней в одном действии». Знаменитая пушкинская строка, которой Гоголь открывает читателю своих «Игроков», актуализирует как оригинальный текст, так и постановку. Слова Пушкина подчёркивают мысль, которую в финальном монологе утверждает Ихарев, сетуя на непреложные правила жизни: вечную её непредсказуемость и в то же время повторяемость, где всё, что ты не делаешь, может к тебе вернуться. «Дела давно минувших дней» по выражению русского поэта и по мысли Гоголя актуальны и теперь. История, произошедшая с Ихаревым, могла случиться когда угодно, в любое время, ведь плутовство, лукавство и стремление к наживе любым путем стары как мир.
Использование эпиграфа, да ещё с «техническим, театрально-бытовым уточнением», соединяющее в себе стиль высокой поэзии и обыденность ситуации («Дела давно минувших дней в одном действии») создаёт комический эффект, настраивающий зрителя на довольно лёгкий лад, с которым не без элементов фарса протекает всё действие вплоть до финала. В отличие от виктюковской интерпретации, с самого начала погружающей зрителя в тревожную, напряжённую атмосферу.
В телеспектакле заняты актеры О. Меньшиков, В. Сухоруков, А. Усов, А. Сирин, А. Горбунков, Н. Татаренков, Д. Мухамедов, О. Лопухов. Меньшиков исполняет роль обаятельного и обходительного Утешительного, с линией поведения «рубахи-парня».
В фильме Виктюка компания Утешительного, Швохнева и Кругеля выглядела и вела себя как важные господа и «давила авторитетом», а в режиссёрском решении Меньшикова эти же герои больше напоминают шулеров, коими и являются, о чём говорит небрежность в одежде и поведение вне этикетных условностей. Да и само место действия здесь куда «ниже рангом»: захолустный постоялый двор где-то на Украине. Такая трансформация (ибо в тексте Гоголя упоминается лишь «комната в городском трактире», а в прочтении Меньшикова дело явно происходит в сельской местности) играет с читательскими и зрительскими стереотипами восприятия образов творческого мира Гоголя и отсылает к другим текстам писателя, а значит, расширяется гоголевская тематика; во-вторых, стирает географические границы истории, описанной в произведении, ведь от переноса событий на Украину, в сущности, характер действия никак не меняется. Разве что сама манера режиссёрского повествования и актёрской игры становится менее «обязывающей» с точки зрения изображения «псевдосветского» общества в провинции. В отличие от предыдущей постановки «Игроки» Меньшикова являют собой персонажей, находящихся ближе к народу, к представителям среднего и низшего классов, не слишком претендующих на светскость. Это способно облегчить и зрительское восприятие всей истории. Провинциальный колорит происходящего поддерживают песенно-музыкальные вставки.
В спектакле встречается множество оригинальных находок, не противоречащих тексту Гоголя. С оригиналом обошлись довольно бережно, сохранив его почти без изменений, однако дополнив некоторыми репликами «от себя», довольно органично влившимися в общий контекст. Режиссёрские «вольности» мотивированы желанием сделать нечто непохожее на предыдущие прочтения и обновить действующих лиц в восприятии зрителя. Вот характерный пример «удачных вольностей» в работе над текстом: молодой Глов в порыве навязываемой ему гусарской удали, подкреплённой алкоголем, начинает кричать о том, что и девицу приступом возьмёт, и разделкой на саблях займётся… Эти реплики сохранены без изменений, однако Глов, не имеющий никакого представления о военном деле, произносит слова «приступом» и «на саблях» хоть и залихватски, но с неверным ударением. И Утешительный его поправляет.
В спектакль также вводятся лица, которые у Гоголя отсутствуют: посетители трактира и его работники. Что привносит ощущение настоящей жизни где-то там, за кулисами, а также создаёт впечатление «проходного двора».
Ярчайшая находка состоит в том, что роль Глова-старшего, а также чиновника Замухрыжкина исполняет один и тот же человек — Виктор Сухоруков. Такое решение, никак не меняя ход сюжетных перипетий, предлагает интереснейшую трактовку ситуации обмана: так как в оригинальном тексте и Гловы, и Замухрышкин состоят в сговоре с картёжниками, допущение, какое позволяет себе Меньшиков, вполне органично. К тому же, это придаёт происходящему дополнительный комический эффект. Единственное серьёзное расхождение с Гоголевским замыслом состоит в том, что зрителю такое переодевание немного раньше приоткрывает завесу тайны над сговором собравшихся.
Нельзя не отметить актёрскую работу Сухорукова, который от образа к образу в этом спектакле меняется кардинально: пластика, темперамент, голос и даже говор Глова и чиновника абсолютно разные (в роли Замухрышкина он изъясняется, смешивая русскую и украинскую речь). Любопытно, что образ приказного театрализован особо: перед нами нарочитое актёрство, ведь цель заговорщиков — сбить с толку Ихарева. Видно, что между Утешительным и Замухрышкиным сговор: они явно наслаждаются разыгрываемой сценой. В их непринуждённой болтовне скользят намёки на общую авантюру.
И наконец, нельзя не обратить внимания на изменения в образе Ихарева, а также на решение его финального монолога, также кардинально отличающегося от прочих трактовок. Ихарев А. Усова неожиданно молод, а потому проявленную им доверчивость и весь дальнейший исход событий можно связать с юностью и неопытностью человека, которому длительное время везло, отчего он и уверился в своей удачливости, наплевав на принципы. В конце 25 явления Ихарев потерян, его угрозы пусты. Интересно преподносится момент осознания истинного положения дел. Кураж, воодушевление исчезают с лица героя. Он начинает отрезвляться (причем как в переносном, так и в прямом смыслах). В Ихареве читается удивление, он поражён ситуацией, так как совсем не ожидал подобного… жизненного урока.
Молодой человек попадает в плен к своим же порокам, что довольно любопытно подчёркивается: герой сидит на полу, а вокруг него постепенно вырастает условная клетка, тюрьма из шпаг. Финальная точка спектакля наводит на мысли об одной расхожей фразе: «сыграть в ящик». Герой прячется в сундук, в попытке скрыться от суровой реальности. В то же время это символизирует смерть его беззаботной молодости и крушение иллюзий. Недаром последними словами Ихарева (равно как и последней вольностью Меньшикова по отношению к тексту Гоголя) становятся строки Лермонтова:
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.
После чего крышка сундука захлопывается, и Ихарев исчезает.
Игра закончилась, как и сам спектакль.
