К концу 1940-х годов процесс сдерживания художественной фантастики и утопии был завершён установлением литературно-идеологической доктрины «ближнего прицела». Как верно подметил исследователь русской литературы ХХ века Леонид Геллер: «Утопия перестала быть нужной в советской литературе, потому что вся литература принялась изображать действительность как осуществлённую утопию».
Фантастам обозначили чёткие задачи: «Разве постановление о полезащитных лесных полосах, рассчитанное на пятнадцатилетний срок, в течение которого должна быть коренным образом преображена почти половина нашей страны, преображена настолько, что даже изменится климат, — разве это постановление не является исключительно благодатным материалом для настоящих фантастов?» (С. Иванов); «Расскажите о замечательных свойствах нейтрино, верхнем течении Амазонки, об улыбке Нефертити, Крабовидной туманности, сверхпроводимости, проектах Кибальчича, гидропонике, недрах Саянских гор…» (Ю. Котляр).
Другая функция, отводимая научной фантастике, — призывы к советскому читателю поддерживать высокую бдительность: враг не дремлет и охотится за научно-техническими достижениями советских учёных и инженеров. «Мы политически образованные люди — отлично знаем, что враги далеко не безучастно следят за нашей научной работой» (Андрей Гуляшки «Последнее приключение Аввакума Захова»).
Утопии стали неактуальны. Более того, они признаны даже вредными. Они ведь рассказывают о мире, который вряд ли удастся на деле создать. Стало быть, своим существованием подрывают «правду» генеральной линии об уже построенном социалистическом рае.
Но даже сочинения немцовых, ивановых, охотниковых, всеволжских, лукиных (не путать с современным фантастом Евгением Лукиным) и студитских оставались всё теми же утопиями. Мелковатыми, лукавыми, но утопиями (как насквозь утопией был фильм «Кубанские казаки»). Да, время их действия — здесь и сейчас, но ведь в каких красках это здесь и сейчас преподносилось! Советская Россия — благоустроеннейшая из стран, которую населяют исключительно добропорядочные и талантливые граждане, её чиновники — душки, а партийные лидеры сплошь бескорыстны и мудры. Ну чем не розовощёкая идеальная страна!
Почти два десятилетия концепция «ближнего прицела» определяла «фантастическую политику».
Кратковременная оттепель принесла новые надежды и планы на будущее. В научной фантастике она наступила раньше, чем в других видах литературы, — в 1957 году, когда всего за несколько месяцев до запуска первого искусственного спутника Земли на страницах журнала «Техника — молодёжи» начали печатать самую значительную утопию ХХ века в мировой литературе — роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды».
Чаще всего исследователи жанра называют творение Ефремова гимном коммунизму, но автору этих строк ближе позиция критика Всеволода Ревича: «Ефремов написал вовсе не коммунистическую — в нашем смысле слова — утопию… В меру сил он написал общечеловеческую утопию». Именно общечеловеческий характер «Туманности…» и выделяет её в ряду других книг этого жанра. Аналогов «Туманности Андромеды» в литературе о несбыточном не было ни до, ни после.
Отдалив мир будущего на тысячелетие, писатель совершил беспрецедентную попытку изобразить радикально новое человечество — не просто отличное от нас интеллектуально, но и с принципиально иной этикой. Его мир подчёркнуто космополитичен, он лишён не только государственных границ, но и национальных привязок. Заслуживает огромного уважения смелость, с которой он взялся охватить все стороны человеческой деятельности и жизни — от прорисовки инфраструктуры и достижений науки до сугубо гуманитарных сфер, как то: педагогика, культура, досуг, любовь и т.д. Изображённый им мир неоднозначен и противоречив, но тем и привлекателен.
Если Ефремов раздвинул горизонт коммунистической утопии, то А. и Б. Стругацкие населили её живыми людьми, которых так не хватало в «Туманности Андромеды». Люди завтрашние у Стругацких вообще мало чем отличаются от современников. Бесспорно, цикл новелл «Возвращение. Полдень, ХХII век» (1962) — одна из лучших панорам грядущего, созданных в советской литературе. Стругацкие написали не просто утопию, а Историю Будущего, хотя и мир Полдня по мере удаления от дня сегодняшнего приобрёл черты статичности — недостаток, вообще свойственный большинству подобных текстов.
На мой взгляд, недооценённой оказалась попытка Вадима Шефнера изобразить в романе «Девушка у обрыва» (1965) гармоничное общество XXII века. А между тем наряду с произведениями Ефремова и Стругацких это одна из лучших и самых живых «идиллических» картин советской литературы. Роман — яркий пример гуманитарной утопии, которой присуща нарочитая несерьёзность, заметно выделяющая произведение из ряда других образчиков жанра. Шефнера мало волнуют научные достижения будущего (хотя один из главных героев — учёный, открывший Единое Сырьё аквалид, что привело цивилизацию к абсолютному благополучию), в центре его внимания человеческие отношения. А они, как оказывается, совсем не изменились. Ну, разве что ругательства вышли из употребления, да алкоголиков стало поменьше (их автор остроумно окрестил словом «Чепьювин», то есть Человек, Пьющий Вино). В юмористическом ключе писатель изображает сложности обновления общества. Например, вместе с деньгами Всемирный Почтовый Совет решил отменить и почтовые марки, а их коллекционирование признали «пережитком, не приносящим человечеству никакой пользы». Разумеется, это вызвало решительный протест со стороны многочисленных филателистов. Встречаются и другие курьёзы, связанные с отменой денежных единиц: роботы-официанты, не приученные к «халяве», стали обслуживать клиентов менее добросовестно.
В список попыток создать масштабную коммунистическую утопию стоит внести и роман-эпопею Сергея Снегова «Люди как боги» (1966–1977). Стремясь облегчить восприятие социально-футурологических идей, автор втиснул несбыточные идеи в жанр космической оперы. «Опера» получилась сюжетно великолепной, захватывающей, если не сказать лихой, но зато утопические сцены — самые провальные в романе.
Этот жанр вернулся в литературу на очень короткий срок. По большому счёту, подобные произведения отличались друг от друга разве что сюжетом и степенью мастерства автора. Триада Ефремов–Стругацкие–Шефнер исчерпала его ресурсы, ничего не оставив коллегам по перу. В советской литературе был возможен только один вариант будущего. Из наиболее талантливых произведений, посвящённых обществу будущего, назовём тексты «Мы — из Солнечной системы» (1965) Георгия Гуревича, «Глоток Солнца» (1967) Евгения Велтистова, «Скиталец Ларвеф» (1966) Геннадия Гора, «Гость из бездны» (1962) и «Гианэя» (1965) Георгия Мартынова, «Леопард с вершины Килиманджаро» (1972) Ольги Ларионовой.
Уже к 1970-м жанр практически исчез с литературного небосклона. Он закончился вместе с оттепелью. Он просто не мог существовать в реальности застоя.
Утопию загнали в ведомство детской литературы. Фантастику нивелировали, усреднили не столько даже цензоры, сколько сама реальность. Для создания достойных картин будущего фантастике недоставало упоения революционными свершениями 1920-х или хотя бы накала холодной войны 1950-х. Семидесятые в советской фантастике — «мёртвый сезон». Возможно, что и эта разочарованность отчасти «вдохновила» певца Мирового Коммунизма И.А. Ефремова написать «Час Быка» (1968). Всего десятилетие спустя братья Стругацкие разрушат внешнюю благость Полдня убийством Абалкина в «Жуке в муравейнике». Немногим позже автор «розовощёкого» романа «Путешествие длиной в век» (1963) Владимир Тендряков напишет антиутопию «Покушение на миражи» (1988). Из этого ряда резко выламывается, пожалуй, роман Василия Аксёнова «Остров Крым», впервые изданный в 1981 году в США. Что было бы, если бы во время Гражданской войны Крым (в фантастической реальности романа — остров) не был захвачен красными? Аксёновский Крым — это оазис старорежимной России, развивающейся по капиталистическому пути.
Оставьте первый комментарий