В восприятии большинства читателей Кир Булычёв — автор детский, создатель знаменитой девочки из будущего Алисы Селезнёвой. Между тем это был один из самых разноликих авторов отечественной литературы второй половины ХХ — начала XXI вв., в библиографии которого не только книги для детей, но философская фантастика для взрослых, остроумная поэзия, очеркистика и литературоведение, монографии по истории. О «взрослом», и не всегда светлом, Булычёве — этюд московского писателя и критика.
Вспоминая Игоря Всеволодовича Можейко, известного многим читателям под псевдонимом Кир Булычёв, я всегда возвращаюсь в детство, когда отец брал меня с собой в гости к Дуровым. У Валерия Дурова, известного в Москве нумизмата и фалериста, всегда собиралось необычное общество — археологи, коллекционеры, артисты, политики. Бывал у него и Можейко, на которого мне регулярно указывали пальцем и говорили громким шёпотом: «Помнишь книгу про Алису? Так вот, это он!». Этот самый «он» был крупным бородатым дядькой, не сердитым, но и не добреньким, а как бы слегка на своей волне. Казалось, за ним неотступно следовал кто-то невидимый. Дядька своего прозрачного компаньона ничуть не смущался, выпивал и шутил с другими гостями, травил байки, но временами на мгновение запаздывал, будто советовался с невидимкой.
Потом, много позже, я несколько раз виделся с Булычевым на конвентах фантастики и на вечерах в легендарном в 90-е книжном магазине «Стожары». Эти встречи по пальцам можно перечесть. Удивительно, но детское ощущение невидимого спутника, сопровождающего писателя, оставалось неизменным.
И вот достопамятная передача «Линия жизни» (июнь 2003 г.), когда на жёсткую позицию писателя в отношении Советского Союза, из зала прозвучало обвинение в лицемерии. Мол, что же вы свои книги писали с фигой в кармане? Я ожидал от Игоря Всеволодовича чего угодно, но только не вспышки гнева, которая последовала на эту провокационную реплику. Злость была натуральной не наигранной, за пределами стандартных ответов, которые любой известный человек всегда имеет под рукой на случай внезапного журналиста. И впервые у писателя не было тени за спиной… не было зазора между мыслью и словом. Помню, мне тогда сделалось обидно и странно. Обидно за Булычева, потому что он не дал обвинителю ловкого ответа, а странно потому, что я внезапно осознал, что совсем не знаю человека, на книгах которого вырос. Расспросить Игоря Всеволодовича я не успел. Через три месяца, в сентябре, он умер.
Повести и рассказы Булычева, которые я читал в детстве и юности, по тону и наполнению — добрые, остроумные и очень лёгкие. Действие культового сериала Павла Арсенова «Гостья из будущего» (1984) по сценарию Кира Булычёва разворачивается в летней Москве и почти всегда — днём. Полдень царит на Земле из фильма Ричарда Викторова «Через тернии к звездам» (1981), и на «Поляне сказок» Леонида Горовеца (1988). Мультипликационный фильм «Тайна третьей планеты» (1981) также не богат на ночные сцены. Даже в космосе внутренность кораблей ярко освещена. Эта нарочитая солярность, как видно, не столько отражает ощущения самого автора, сколько людей его окружавших. Сейчас мне кажется, что они угодили в ту же ловушку, что и я. Мы привыкли к Булычеву дневному, забывая порой, что есть и ночной Булычев.
Начать, говорить о ночном Булычеве, видимо, стоит с конца, то есть — с третьего тома посмертного собрания сочинений (М.: Эксмо, 2005), составленного Михаилом Манаковым. В книгу, названную по повести «Похищение чародея», было включено несколько текстов, которые хоть и издавались прежде, но не имели серьезного резонанса. Почему? По всей видимости, статус доброго детского фантаста очень привязчив, а общественное мнение трудно изменить. Или, быть может, в этом распространенном суждении о Булычеве есть доля истины?
Первый из трех «ночных» текстов Булычева, включенных в сборник — повесть «Витийствующий дьявол». Повесть печаталась в 80-х годах в советско-болгарском журнале «Дружба», а пьеса «Товарищ Д», поставленная по ней, позднее шла в театре «Лаборатория». Это ещё один рассказ о явлении нечистой силы советским людям. Тема, мягко говоря, не новая и хорошо освоенная. По всей видимости, задумывалась она примерно тогда же, когда Владимир Орлов создавал своего «Альтиста Данилова» (1980), либо под влиянием последнего. Не случайно у Булычева в Гуслярском цикле имеется пародийный рассказ «Дантист Гаврилов» (1988). Как и у Орлова, «Витийствующий дьявол» отличается характерной для позднесоветских и повсеместной для постсоветских работ Булычева максимальной концентрацией на бытописании. Телефонные будки – очень любимые Игорем Всеволодовичем — детские площадки, магазины, шашлычные, отделения почты и всюду замечательно точные портреты москвичей. Повесть Булычева — это гоголевская галерея социальных типов: от коррумпированного чиновника до деятельной матери-одиночки. Ко всем находит тропку товарищ Д. Чиновника спасает от суда, учёному обеспечивает командировку в Индию, матери-одиночке помогает пристроить дочь к хорошему педагогу. Советские люди под пером писателя выпуклы и мелки, точно аквариумные рыбки. И столь же незначительны их беды.
«Рука его непроизвольно протянула расписку ко рту, и Сашок вдруг понял: сейчас будет жевать её, как попавшийся шпион. «— Не подавитесь», – сказал он. – Я не могу! – воскликнул доцент. – Я пробивал эту поездку много лет. Я не могу от неё отказаться!»
Нечистая сила под стать искушаемым москвичам, совсем не библейского и даже не булгаковского масштаба. Пиво чёрту, напоминающему пошловатого полукриминального дельца, выдают из-под прилавка под честное слово. И, всё же, это не безнадежная история. Главный герой по имени Сашок, по авторской задумке, маргинал, расположенный вне бытовых уровней, вступает в неравный поединок с товарищем Д и неожиданно обретает почву под ногами. За нарративом угадывается незримая борьба автора с самим собой. Ведь по всем канонам Сашку – не жить. Ан нет – выживает и даже, как будто, становится лучше.
Попытки нащупать нерв эпохи, создать новый инструментарий, приводят Булычёва к необходимости писать жёстче, не жалеть героев. Как говаривал один популярный литературный персонаж: «Побольше цинизма, людям это нравится». В повести «Мамонт» (1992), также малоизвестной читателям, Игорю Всеволодовичу это почти удаётся.
«На четвереньках выполз Гаузе в холл, сержант за столиким головой покачал — ах как нехорошо здесь ползать! – обошёл спереди, но не помог, а наступил на руку, очень больно. Гаузе руку подобрал под себя и упал головой вперед. Дальше он не помнил».
Странная история о палеонтологе, который искал в тайге мамонта, а нашёл забытую всеми зону с потерявшимися во времени заключенными и охранниками, представляется экспериментом писателя над самим собой. В повести буквально ощущается усилие, с которым Булычёв выдавливает из себя сцены лагерных расправ, а затем «отдыхает» на любимых коротких диалогах. Очевидно, что смаковать насилие, как это делают некоторые известные авторы, Игорь Всеволодович не любит и не хочет. Зато он мастерски работает с абсурдом.
«– Главное, – сказал старик, – не поддавайся безумию. Я вот сколько лет не поддаюсь?.. – Где вы чистите сапоги? – А их чистить не надо. Это личный подарок председателя реввоенсовета товарища Троцкого. Их без ног снять невозможно».
Настоящим пиршеством абсурда стала сатирическая пьеса Кира Булычева «Осечка-67» (1993). По словам писателя, сюжет пьесы был придуман в 67-м году, когда праздновалось 50-летие Октябрьской революции. В Ленинграде решили устроить масштабную реконструкцию взятия Зимнего дворца, а участники обороны, набранные из сотрудников музея, настолько вжились в роль, что отказались сдавать здание без боя. История по тону совсем не тёмная, а скорее – курьёзная. Она могла бы венчать рассказы из знаменитого блокнота Михаила Веллера, куда тот тщательно записывал байки своих друзей и знакомых. Из этого блокнота потом родились знаменитые «Легенды Невского проспекта». Интересно, что, по странной случайности, «Легенды» вышли в том же году, что и «Осечка-67». Есть, впрочем, в «Осечке», скрытое между строк, тревожное предупреждение о том, что история имеет свойство повторяться, порою, в виде трагедии, порой, как анекдот. И никто заранее не скажет, что это будет.
Ещё один текст ночного Булычева — рассказ «О страхе» (1992) наглядно и ёмко иллюстрирует опасения автора, развёрнутые в «Осечке». «Ничего не изменилось. Просто пьеса, начатая в тридцатые годы двадцатого века, ставится в новых декорациях. Вопрос в том, какого героя придётся отыгрывать именно вам и будет ли у вас выбор», — говорит нам Кир Булычёв. Рассказ, написанный от первого лица, на некоторое время даже заставляет читателя подумать, что главного героя автор списал с самого себя. Финал переворачивает всё с ног на голову.
Есть у тёмного двойника писателя и свое особенное место для экспериментов. Это выдуманный город Верёвкин, расположенный, как видно, по соседству с городом Глуповым. Не случайно в заглавной повести «верёвкинского» цикла «Будущее начинается сегодня» (1999) стоит эпиграф из Салтыкова-Щедрина. В повести пожилой учитель биологии в ночь накануне выборов главы города видит недобрый сон о том, как изменится жизнь верёвкинцев после прихода к власти нового кандидата. И снова рассуждение о туманном будущем, неуверенность в том, что новое время будет лучше старого.
Очень многие рассказы дневного Булычёва начинаются с утреннего пробуждения героя и непременной бытовой прелюдии, предваряющей приключение. Квартира и её скромный уют в образной системе писателя долгое время остаются чем-то вроде последнего оплота стабильности в нестабильном мире. Очень много таких рассказов, например, в протяжённом цикле о городе Великий Гусляр. Можно даже сказать, что Верёыкин относится к Гусляру также, как ночной Булычёв к дневному. В повести «Будущее начинается сегодня» невесёлые приключения настигают учителя биологии прямо на пороге, а в повести «Гений и злодейство» (2000) — проникают в дом. Писатель достаточно подробно описывает эротические сцены и сцену изнасилования. Здесь Булычёв также преодолевает некий условный рубеж. Элементы эротики присутствуют и в других частях цикла.
«Сейчас наступило такое время, и я это отлично понимаю, когда наша фантастика абсолютно провалилась. Она сейчас ничего не сделала адекватного тому, что происходит вокруг нас. Что касается меня, то я сейчас стараюсь найти то, что соответствовало бы моему собственному пониманию — пониманию того, что творится с нашей страной и чем все это может кончиться», — говорит Кир Булычёв в интервью Роману Арбитману, вышедшему под названием «Ах вы наш светлый, ах вы наш солнечный!» в 1989 году.
Кажется, через десять лет поиск так и не завершился. Зато ночной Булычёв проник практически во все циклы. Даже, казалось бы, недосягаемый для сумрачных сомнений цикл об Алисе, эдаком Шерлоке Холмсе Кира Булычёва, претерпел некоторые изменения. В книге «Алиса и Алисия» (2003) речь идёт об альтернативных вселенных, где жизнь совсем не сахар. И впервые Пашка Гераскин и Алиса Селезнева не способны улучшить ситуацию.
Слово «ночь» присутствует в нескольких произведениях Кира Булычёва. Одно их них — рождественская сказка «Час полночный» (1993), в которой воплощенные суеверия торжествуют над здравым смыслом. Сказка совсем не детская с очевидным подтекстом, выражающим недовольство профессионального учёного творящимся вокруг мракобесием. В сказке также прямо высказана позиция автора относительно прошлого и настоящего: «Семьдесят пять лет мы жили под властью оборотней, которые звали себя коммунистами, затем, после короткого периода демократии, снова угодили под власть оборотней – теперь уже настоящих. И они плодятся и плодятся, благоденствуя, как паразиты, на наших суевериях, страхах и надеждах».
Есть распространенное суждением о том, что многие советские фантасты вынуждены были придавать своим произведениям нежеланную солнечность, потому что их записали по разряду детской литературы. Мне представляется, что это не вполне верно. В советских книгах для детей и юношества немало пугающих и тёмных историй. Помню, какой жути нагнали на меня в одиннадцать лет ефремовские крестоформы из романа «Туманность Андромеды», сходные ощущения были от страшных сказок Шварца. А как умели пугать Стругацкие! Нет, если автор хотел написать мрачно, он это делал и ярлык детской литературы был для него не помехой, а скорее — шапкой-невидимкой.
Быть светлым и солнечным или мрачным и задумчивым, прежде всего, — выбор самого автора, зависящий не столько от издателя или мнения читателей, а от того, в каком времени автор живёт и как ощущает вызов эпохи. В конце восьмидесятых Игорь Всеволодович Можейко стал всё чаще погружаться в ночь. Еще до смены политического строя, до всех плюсов и минусов, которые принесло новое время, до захлестнувшей Россию волны западной литературы, конкуренцию с которой было очень трудно выдержать. Оставаясь самым публикуемым в нашей стране писателем, он начал резко менять курс своего корабля. Научился быть суровым с героями, писать на злобу дня, ввёл в свои произведения не свойственные им ранее черты. Однако по-настоящему злым и жестоким у Булычева стать не получилось. Ночь его может быть тёмна, но совсем не обязательно ужасна. И слава Богу!
