Как любая живая система, русский язык меняется и эволюционирует. Изменения эти, порой, вызывают неоднозначную реакцию и становятся «камнями преткновения» для многих его носителей. О языковых мифах, «чувствах чувака», рождении новых союзов, а также о том, что в языке не бывает изменений к худшему или к лучшему, мы поговорили с кандидатом филологических наук, научным сотрудником Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, членом Орфографической комиссии РАН, председателем Филологического совета «Тотального диктанта» и главным редактором портала «Грамота.ру» Владимиром Пахомовым.
— Какой вопрос о русском языке вам как специалисту задают чаще всего в последнее время? С чем это связано?
— Чаще всего в последнее время — вопрос о феминитивах. Спрашивают, что я думаю о словах авторка, редакторка, блогерка и подобных — приживутся или нет? Неудивительно, что этот вопрос часто звучит: тема эта на слуху последнее время. Вероятно, одним пользователям хотелось бы услышать ответ в духе «это надругательство над языком, не допускать ни в коем случае», другим — «как классно, что у нас теперь есть такие слова, давайте их употреблять почаще». Но языку нельзя ничего приказать, не получится что-то насильно впихнуть в язык или насильно изъять из него. Будем просто смотреть и наблюдать, как язык распорядится такими словами. А вообще говоря, феминитивы в языке – нормальное явление, и такие слова, как актриса, певица, княгиня, студентка, принцесса — это ведь тоже феминитивы. Но они никого не раздражают.
— Нередко языковые изменения воспринимаются носителями весьма негативно, что рождает суждения о так называемой порче языка: «Вот раньше русский язык был… Напридумывали! Своих слов, что ли, недостаточно?» Особо возмущать могут заимствования, неологизмы, новые произносительные нормы и т.д. Если углубиться в историю языка, всегда ли новые витки его эволюции (а сегодня мы мыслим язык как живую и развивающуюся систему) вызывали бурную реакцию и поиски «виновных» в нарушении традиций? Почему?
— Носители языка всегда оценивали современное состояние языка как удручающее. Языковой идеал — всегда в прошлом. Это парадокс: вроде бы мы понимаем, что мир меняется, а язык должен описывать меняющийся мир — значит, язык тоже должен меняться. Но любые языковые новшества всегда вызывают отторжение. Некоторые претензии к языку, которые высказывались в прошлом, даже совсем недавнем, сейчас могут удивить. Чуть больше 100 лет назад неграмотным называли ударение поезда́ (нужно было сохранять ударение на корне = по́езды). Еще в середине XX века ошибкой считали слово солянка (требовалось говорить селянка, это название блюда — от слов село, сельский, то есть сельское кушанье). В книге Норы Галь «Слово живое и мёртвое» (1972) предлагалось говорить ручной мяч вместо «безграмотного» (как считалось тогда) гандбол. Безобидное, на наш взгляд, слово шорты в 1959 году называли варваризмом, та же Нора Галь настаивала, что вместо у неё депрессия можно сказать по-русски она загрустила (а теперь-то мы понимаем, что грусть и депрессия — разные вещи!). И так далее. Сейчас мы нормально говорим поезда́, солянка, шорты, гандбол, депрессия и не считаем, что портим этим русский язык. Зато теперь многие уверены, что недавно заимствованные слова (такие, как дауншифтинг, стрит-арт и каршеринг), недавно разрешенные ударения, прежде запрещавшиеся (вклю́чит, например), распространение молодёжного жаргона (как будто родители нынешних подростков в юности говорили только на литературном русском языке!) разрушат наш прекрасный русский язык. Не разрушат. Изменения в языке — это нормально. Ненормально, когда в языке ничего не меняется — не появляются новые слова, не меняются значения у старых, не фиксируются новые ударения… Вот тогда нужно бить тревогу.
— Возможно ли побороть миф о том, что кто-то что-то искусственно насаждает в языке? Откуда растут его корни? Выходит, что мы сами представляем язык как нечто незыблемое, тогда как он всегда шагает в ногу со временем?
— Думаю, что корни этого мифа — в школьном курсе русского языка. В школе язык предстаёт как данность, в его современном состоянии, почти ничего не рассказывается о том, как он живёт и меняется, каким он был в прошлом, как он взаимодействует с другими языками. Вот, например, в живой речи распространено ударение форза́ц, тогда как строгая норма — фо́рзац. Это кажется каким-то издевательством над здравым смыслом, искусственной придумкой. Но если бы носители языка знали, что когда-то было а́бзац, а стало абза́ц, то, во-первых, сразу увидели бы в этом системность, а во-вторых, понимали бы, что переход от варианта фо́рзац к варианту форза́ц — вполне естественный процесс. Оба слова заимствованы из немецкого, оба проходят один и тот же путь, просто одно прошло его быстрее, чем второе. Изменение нормы в слове абзац мы не застали, мы увидели уже результат этих изменений. А точно такое же изменение в слове форзац происходит на наших глазах. Другой пример: если ничего не знать об истории языка, то разрешение говорить нет носок вместо нет носков кажется недопустимой уступкой безграмотным людям. А если знать, что когда-то было не чулок, а чулков, не сапог, а сапогов, не плеч, а плечей и так далее, то к превращению носков в носок тоже можно относиться гораздо спокойнее.
— К вопросу о переменах. Как быстро словари фиксируют языковые изменения? Как вообще происходит становление нормы, а затем её окончательная фиксация в словарях и справочниках? Насколько это длительный процесс?
— Есть такое заблуждение, что современным словарям верить нельзя, что в них разрешено всё, что запрещалось раньше, что лингвисты торопятся как можно скорее зафиксировать в словарях все современные языковые безобразия. На самом деле словари всегда немножко (а иногда и сильно) запаздывают: вариант может быть уже сильно распространён в живой речи, а в словарях по-прежнему не допускаться; старый вариант может уже уходить из языка, новый распространяться повсеместно, а словарь ещё будет писать, что и так, и так одинаково правильно (например, пе́тля и петля́, согласно словарям, равноправные варианты, хотя в живой речи пе́тля встречается крайне редко).
Почти всегда это происходит следующим образом: сначала новый вариант вызывает отторжение, воспринимается как ошибочный, потом постепенно входит в речь грамотных людей, попадает в словари, потом распространяется всё больше, а потом и совсем вытесняет старую норму. То, что когда-то считалось ошибкой, становится единственно возможным вариантом, и новые поколения носителей языка очень удивляются, когда узнают, что когда-то было по-другому.
— Что сделать новому слову, чтобы попасть в словарь? Какое число реальных пользователей ему надо «завоевать»? Есть ли здесь свои «нормативы»? Или достаточно попасться на глаза внимательному лингвисту?
— Здесь нет каких-то количественных показателей. Если слово станет фактом русского языка, оно рано или поздно попадёт в словарь. Наверное, всем говорящим по-русски очевидно, что такие слова, как хештег, кешбэк, ковид стали частью современного русского литературного языка, и они уже включены (именно в таком написании) в словник орфографического академического ресурса «Академос», над которым идёт работа в Институте русского языка им. В.В. Виноградова РАН.
Кроме того, словари бывают разные. Есть среди них издания, которые специально ориентированы на фиксацию новых слов, и в такие словари слова, конечно, будут попадать быстрее, чем, например, в нормативные толковые словари русского литературного языка.
— В сфере ваших научных интересов особое место занимают история русской орфографии как науки, а также теория и практика русской орфографии и пунктуации. В связи с этим хочется спросить: а возможна ли реформа орфографии сегодня? Как вы оцениваете эту перспективу? Что бы она затронула в первую очередь?
— В ближайшее время нам точно не стоит ждать каких-то орфографических реформ. Общество не готово к ним, воспринимает малейшие изменения в правописании как посягательство на устои русского языка, и объяснить носителям русского языка, что написание сьезд ничем не хуже, чем съезд, а писать мыш гораздо практичнее и удобнее, чем мышь, почти невозможно.
Если пофантазировать о том, что бы в первую очередь затронула реформа орфографии, если бы она случилась, то тут даже не надо придумывать ничего нового, всё придумано до нас. Лингвисты много раз обсуждали предложения по усовершенствованию орфографии, всякий раз называя одни и те же болевые точки нашего письма. Если бы можно было реализовать предложения лингвистов, то это в первую очередь: не писать мягкий знак на конце слов после шипящих (мыш, береч, стрич), под ударением после шипящих всегда писать о, независимо от части речи и части слова (жолтый, пчолы, лжош), убрать исключения и писать оловяный, деревяный, стекляный, ликвидировать два разделительных знака и в этой функции использовать только один какой-то знак, скорее всего мягкий, т. е. писать сьезд, обьелся, сверхьестественный. Всё это предлагалось, например, в 1964 году, но не было реализовано.
Если такие написания вас шокируют и вы уже готовы закричать: «Руки прочь от русского языка», то посмотрите на написание пріѣхалъ, изсохнуть, ножъ, хлѣбъ, паѳосъ. В них тоже не так просто опознать привычные нам слова, но так писали чуть больше 100 лет назад. Реформа орфографии всегда — ради будущих поколений. Современникам болезненно наблюдать, как изменяется привычный облик слов, зато новые поколения получают гораздо более удобную, стройную, системную и совершенную орфографию.
Но, повторю, в ближайшем будущем ждать реформ не стоит. Рано или поздно они обязательно произойдут: язык меняется, и орфографию время от времени тоже нужно менять. Но когда произойдёт следующая реформа русской орфографии — через 50, 100 или 300 лет — даже невозможно предсказать.
— Какие самые популярные/неожиданные/запоминающиеся запросы на портале «Грамота.ру» вам встречались? Можно ли по содержанию вопросов и количеству обращений пользователей отследить некие закономерности в движении языка?
— Можно понять, что происходит в медиапространстве, какие слова актуальны для информационной повестки. Например, когда только-только заговорили о новом вирусе, в нашу справочную службу посыпались вопросы: коронавирус или короновирус?
Если говорить о неожиданных вопросах… Один раз пользователь спрашивал, что означает слово, которое ему приснилось, другой пользователь очень просил разрешить ему для проверки буквы в в слове чувство использовать слово чувак.
— Насколько говорящими и показательными являются частотные орфографические и пунктуационные ошибки с точки зрения динамики происходящих процессов в современном русском (да и любом другом) языке? Какие примеры подобных массовых ошибок вы стали регулярно встречать в последнее время? Появилось ли что-то новенькое?
— Любая массовая ошибка (то есть отклонение от нормы) — показатель трудности в самой языковой системе (или системе правописания, если мы говорим об орфографии и пунктуации) или процессов, происходящих в ней. Приведу один из самых очевидных примеров, который для лингвистов очень показателен. В последние годы вместо что в речи часто стало встречаться сочетание то что (не он сказал, что придет, а он сказал, то что придет). С точки зрения грамотного носителя русского языка — дикость несусветная, но прислушайтесь к речи молодёжи — так говорят почти все. Можно по-стариковски побурчать, что молодёжь коверкает русский язык, но вспомним, что в языке не бывает изменений к лучшему или худшему — бывают просто изменения. Очевидно, что на наших глазах рождается новый составной подчинительный союз. У нас уже есть для того чтобы, с тем чтобы, в случае если и т. д. Теперь будет ещё один — то что. Пока это по-прежнему считается ошибкой, но рано или поздно, скорее всего, станет нормой — хотим мы этого или нет.
— В одном из интервью вы рассказали о своей любви к чтению, возникшей ещё в детстве. А что вы любили читать, будучи ребёнком?
— К сожалению, у меня с чтением были сложные отношения. Я очень любил читать детскую литературу, сказки, едва ли не до поступления в вуз их перечитывал. А вот многие произведения школьной программы читал из-под палки. В смысле чтения меня воспитывали в строгости и буквально заставляли читать всё по школьной программе, из-за чего многие произведения русской классики я возненавидел и вернулся к ним уже во взрослом возрасте — история, знакомая, думаю, многим.
Это, конечно, отдельная большая проблема, которую нужно как-то решать. Понятно, что школа не может не рассказать о том, что был такой великий писатель Лев Толстой, который написал великий роман «Война и мир». Но наши классики писали не для 14–15-летних подростков, они писали для взрослых людей, для уже сформировавшихся личностей. И насильное впихивание взрослых книг в ещё, в общем-то, детей не приводит ни к чему хорошему. Но как решить эту проблему, я не знаю.
— Порекомендуйте, пожалуйста, нашим читателям актуальные книги о русском языке, которые были бы интересны не только специалистам, но и самой широкой аудитории, неравнодушной к лингвистическим вопросам.
— Это, во-первых, классика научно-популярной литературы о языке: «Слово о словах» Л. Успенского, «Живой как жизнь» К. Чуковского, «Слово живое и мёртвое» Н. Галь, «И всё-таки она хорошая» М. Панова, «Лингвистические детективы» Н. Шанского. И книги современных лингвистов — В. Плунгяна («Почему языки такие разные?»), М. Кронгауза («Русский язык на грани нервного срыва», «Самоучитель олбанского»), В. Алпатова («Языкознание. От Аристотеля до компьютерной лингвистики»), С. Бурлак («Происхождение языка»), А. Пиперски («Конструирование языков»), И. Левонтиной («Русский со словарём», «О чём речь», «Честное слово»); книги Тотального диктанта («Сто текстов о языке», «Тотальные истории») и многие-многие другие.
— Лингвисты — люди, остро чувствующие смысловые тонкости и понимающие толк в языковых играх. Напоследок хотелось бы попросить вас поделиться шуткой или байкой, которую вы недавно слышали или просто очень любите.
— Про филологов есть много анекдотов и шуток, смысл которых в том, что филологи или падают в обморок от ошибок в речи, или строго за них наказывают, без конца поправляют людей (шутки из серии про пьяную учительницу русского языка, которая исправляла вывеску магазина «Обои» на «Оба», или про маньяка-филолога, который убивал людей в польтах) и всегда сами говорят исключительно грамотно («Встреча выпускников филфака — единственный день в году, когда они могут расслабица и ложить на фсё»). На самом деле при филологах максимально безопасно допускать ошибки, потому что филологи знают, как устроен язык, знают, почему возникают ошибки, знают, что ошибки допускают все носители русского языка.
А моя самая любимая шутка про лингвистов такая:
— Здравствуйте, бабушка! Мы из Москвы приехали, русские диалекты изучаем. Поговорите с нами, пожалуйста!
— Ой, да чего ж тут изучать, милок! У нас же среднерусские говоры. Вон на севере хотя бы стяжение гласных есть…
Вопросы задавала Анна Харитонова
Оставьте первый комментарий