Порой, ещё со школьной скамьи, в нашем восприятии литературного наследия существует некий стереотип: шаблонное представление о классике как о фиксированном списке хрестоматийных текстов, сопровождаемом разного рода биографическими, историческими и культурологическими фактами.
С детских лет, знакомясь с литературой, каждый получает возможность усвоить некую систему координат, которая в дальнейшем поможет ориентироваться в книжной, а значит, и в культурной ситуации той или иной эпохи. Мы знакомимся с текстами, хронологически размещенными на исторической оси и занимающими там определенную нишу. Однако понятие литературного процесса при таком «точечном» обращении к классике остаётся каким-то тёмным пятном и зачастую оказывается в стороне. Хотя казалось бы: прекрасная база, позволяющая сопоставлять уже известные конкретные литературные, а вместе с тем исторические, факты друг с другом, получена. К сожалению, редко читательский опыт побуждают нас это делать. А ведь именно «взаимоотношения» текстов и авторов друг с другом и конкретной эпохой, стоящие за книжными страницами, по-настоящему приоткрывают нам тайны истории, человеческих судеб, не говоря уже о том, что помогают более живо и глубоко воспринимать текст и проникать в авторский замысел.
Хотелось бы немного поговорить об опыте подобного обращения к двум хрестоматийным и по-настоящему знаковым произведениям, которые мы, как правило, не помещаем в общий контекст нашего восприятия. Меж тем, их сопоставление более чем оправданно.
Итак, предмет нашего разговора — «Горе от ума» А. С. Грибоедова и «Борис Годунов» А. С. Пушкина.
Александр Абрамович Аникст неслучайно в знаменитой «Теории драмы в России. От Пушкина до Чехова» весь период драмы с 1800 по 1835 год назвал эпохой Грибоедова и Пушкина. Условия выхода текстов в свет, их роль в развитии драмы, сходства во взглядах писателей на этот род литературы — всё это Аникст сумел органично вписать в общий портрет того времени.
Что же роднит «Горе» и «Годунова» между собой и позволяет говорить о них в одном контексте. И, конечно, ответим на вопрос: в чем состоит их новаторство?
Появление обеих пьес стало знаковым событием в русской драматургии и шире — в русской культуре. Они явились ответными репликами на долгие художественно-идейные поиски и полемики литераторов первой трети XIX века, откликом на развитие общественной мысли своего времени. «Горе» и «Годунов» осуществили настоящий прорыв в отечественной драматургии, став глотком свежего воздуха в этом искусстве. С тех пор русская драма вышла на новую ступень, не оставив в стороне и другие роды литературы.
Но чтобы понять, в чём именно новаторство этих пьес, придётся бегло пройтись по литературной ситуации начала XIX столетия. Ведь, принимаясь рассуждать о каких-то новых явлениях, важно не терять из виду того, что спровоцировало их появление.
Итак, «на момент» начала века в русской драме всё ещё господствуют традиции классицизма. Антагонистами его выступают сентиментализм и романтизм. В качестве ещё одного верного оружия в споре с классиками выбирают сатиру. Классицизм царствует… но его положение на троне русской драмы теперь вызывает сомнения и споры. Положение это совсем пошатнулось, когда Грибоедов написал своё главное произведение. Окончательному же свержению классицизма «посодействовал» пушкинский «Борис Годунов». Вот такие мощные удары по старой драматургии нанесли два Александра Сергеевича. В два счёта меняется вектор её развития: и новый путь отныне — реализм.
И «Горе», и «Годунов» были написаны примерно в одно время. Грибоедов заканчивает работу над текстом к осени 1824 года, а Пушкин — к 1825 году. Судьбы этих произведений отчасти схожи: печатают их далеко не сразу, они ходят в списках, читаются на вечерах… Официальная публикация «Бориса Годунова» состоялась в 1830 году (с датой издания — 1831), а «Горе от ума» печатается на русском языке впервые в 1833 году, а без искажений и купюр — только в 1862. Однако такая задержка лишь усилила внимание к этим текстам и никак не умалила их роль в общественном сознании. Ведь то, что запрещено, несомненно, вызовет удвоенный интерес. И без печати эти тексты наделали много шуму, породив море отзывов и дискуссий. Поистине два события народного масштаба…
«Народного». Какие смыслы вкладывались в это слово в ту эпоху? Русская критика первой половины XIX века ставила перед литературой вопрос о национальной самобытности. «Сколько можно подделываться под старые европейские образцы? Где же истинно русское в нашей словесности?» — вот что волновало литераторов того времени. Одним из первых о народности в литературе заговорил П. А. Вяземский, а уж за ним идею и понятие подхватили другие критики. И вот среди надежд на рождение настоящей русской литературы, среди пламенных речей и острых полемик Грибоедов и Пушкин пишут свои пьесы. Наконец драма становится действительно народной, обращённой к русским реалиям. В «Горе от ума» читателю показано современное общество, в «Борисе Годунове» — исторические события и их трактовка. Интересно, как сам Пушкин рассуждал о проблеме народности в драматической литературе. В статье «О народной драме и драме “Марфа Посадница”», говоря о ключевом различии драмы европейской и русской, он замечает одну важную деталь: в Европе «драма родилась на площади и составляла увеселение народное. Драма оставила площадь и перенеслася в чертоги по требованию образованного, избранного общества»; у нас же драма никогда не была «потребностию народною». «Не худо было бы решить, может ли она и быть, — пишет Пушкин. — Мы видели, что народная трагедия родилась на площади, образовалась и потом уже была призвана в аристократическое общество. У нас было бы напротив. Мы захотели бы придворную, сумароковскую трагедию низвести на площадь — но какие препятствия!» Так что же? Проще создать новую драму? Пушкин так и поступает — создаёт эту самую новую драму. И не потому ли в «Борисе Годунове» одним из главных действующих лиц становится народ? Народ как полноценный герой. Тот самый площадной люд. Что же ещё требовалось от драматурга, когда он достиг одну из главных целей, поставленных перед литературой того времени — сумел создать пьесу самобытную, неподдельно русскую? «Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах — вот чего требует наш ум от драматического писателя», — отвечает Пушкин в той же статье.
Сам подход обоих авторов к работе над пьесами был новаторским. Для автора «Горя от ума» ценным являлся принцип свободного творчества. Он не следовал чётко продиктованным правилам, хотя в те годы закон жанра сурово довлел над писателями. Пушкин такой подход Грибоедова одобрил. В письме к А. А. Бестужеву в январе 1825 года он писал: «Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следственно, не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов». Оба драматурга оказались солидарны в отношении творческой свободы и ниспровергли «нерушимые» единства классицистической драмы.
Уникальная по своему и драматургия этих пьес. Действие в обоих произведениях не течёт плавно. Оно эпизодично, отрывочно. Выхватывает наиболее значимые сцены из жизни героев. Остальное остается за рамками. Значим эффект исходного события. Герои появляются «на сцене», и читателю ясно: у каждого есть прошлое, которое непосредственно влияет на представленное в пьесе действие. (Например: убийство царевича Димитрия — значимое событие для Годунова и других героев; если брать шире — исходное событие всей трагедии).
Грибоедов же ценил пьесы, в которых следующий эпизод было невозможно предугадать.
«Борис Годунов» оставляет многие сюжетные повороты за кадром, но такие скачки меж эпизодами лишь усиливают эффект восприятия. Например, побег Григория из монастыря. О нём известно благодаря двум обрамляющим сценам: до побега и после. Событие, таким образом, представлено не напрямую, однако оценивается читателем ярче. Показано, как в герое рождается решение совершить поступок, а затем — как другие персонажи реагируют на произошедшее.
Ещё об общем. И в «Горе от ума», и в «Борисе Годунове» показаны несколько типов конфликта: внутренний и внешний, личный и общественный. У Грибоедова это конфликт: Чацкий — московское общество, а также Чацкий и неразделённая любовь; у Пушкина: Годунов — народ; Годунов и совесть.
Нельзя не упомянуть об «обмирщении» языка пьес. Отныне он приближен к живой речи. Больше нет выспренних фраз. Заметим, что ничего в языке Пушкина и Грибоедова не коробит даже современного читателя. Текст этих произведений звучит современно со сцен различных театров XXI века. Церковнославянизмы в речи действующих лиц «Бориса Годунова», которые полностью оправданы воссоздаваемой Пушкиным эпохой, органично вливаются в текст и не вызывают недоумения или ощущения излишней «книжности». Другая интересная особенность этой трагедии — прозаические вставки в поэтический текст. Правдоподобно воссоздана речь как высшего сословия, так и простого люда.
В завершении хочется сказать, что литература дарит нам, читателям, уникальную возможность заглянуть в пространство между строк. А то, что там хранится, может привести к ещё более интересным фактам из жизни книг, людей, стран и веков. Просто мы не всегда хотим вглядываться чуть глубже и проводить связующие нити между тем воображаемым списком текстов и фактов, что хранится и с годами пополняется в нашей читательской памяти.
Рассуждения о двух знаковых пьесах русской литературы наверняка можно было бы продолжить. Тем более что существует богатый материал для более глубокого изучения их своеобразного культурного диалога.
