В мае 2019 года читающий мир отметил 160-летие автора Шерлока Холмса, одного из родоначальников классического детектива, автора фантастических и приключенческих романов сэра Артура Конан Дойла. Блестящий писатель и незаурядная личность!
Сэру Артуру Игнацию Конан Дойлу, мало практиковавшему врачу и выдающемуся литератору, дважды повезло.
Во-первых, его до сих пор с неослабевающим интересом читают. Более того — образ викторианской Англии в небританских странах сформирован именно этим писателем, который, между прочим, даже вообще не был англосаксом. Книги потомка ирландских эмигрантов, родившегося в Шотландии, хранят на своих страницах самую яркую и комплексную картину жизни Великобритании (и особенно — её столицы) в конце XIX века. Можно долго спорить о соответствии образа Лондона или его окрестностей в книгах Конан Дойла их истинному состоянию на рубеже двух веков, но литературный факт есть литературный факт: большая часть простых читателей воспринимает вымышленную Англию писателя за истинное отражение реальности.
Во-вторых, мало кому из литераторов удаётся создать по-настоящему классический художественный персонаж; прототип, чьё имя становится нарицательным в самых разных культурах. «Шерлок Холмс» – это синоним для слова «детектив», и никак иначе. Да, многие авторы создали незабываемые образы проницательных сыщиков и следователей, но никто из этих героев не удостоился такой степени отождествления профессии и литературного образа. И можно сколько угодно рассуждать о приоритете Эдгара По в создании самой идеи детектива, и что «мистер Шерлок Холмс, эсквайр» всего лишь калька с Огюста Дюпена, созданного воображением великого американского писателя… Всё это бесполезно. Частный сыщик с Бейкер-стрит затмил всех своих предшественников и ещё очень долго будет затмевать всех своих продолжателей.
Но, впрочем, не об этом успехе сэра А. Конан Дойла хотелось бы поговорить сегодня, в год его 160-летия. Ведь писатель, сотворивший, пожалуй, самые совершенные образцы детективного жанра, был ещё и талантливым фантастом. Причём фантастом, реализовавшим себя как минимум в двух направлениях этой обширной области литературы — и в научной фантастике /Science Fiction (НФ), и в хорроре. И здесь, создавая яркие и запоминающиеся произведения, Конан Дойл сумел придумать и самый запоминающийся образ учёного в НФ. Спросите себя сами: «Как зовут самого известного профессора в фантастической литературе?» И почти «на автомате» выскочит: профессор Челленджер!
С этим яростным бородачом в фантастике об учёных никто сравниться не может. Он — образец настоящего труженика науки, воплощение безоглядного любопытства и творческого натиска. Кто может с ним в этом соперничать? Капитан Немо? Но он, скорее, изобретатель и революционер, чем исследователь. Пётр Петрович Гарин? При всём научном даровании этого персонажа, он лишь родоначальник целой галереи «безумных учёных» и политиков-тиранов, использовавших науку в корыстных целях. Маги из НИИЧАВО? Но, при всей колоритности отдельных персонажей книги, вроде Ф.С. Киврина или К.Х. Хунты, истинным героем замечательного текста братьев Стругацких является целый институт как коллектив единомышленников, союз учёных, а вовсе не отдельный изыскатель-индивидуалист.
Нет, воистину, как персонажу, чьё имя почти синонимично слову «первооткрыватель», профессору Джорджу Эдуарду Челленджеру нет равных. Как нет равных в научно-фантастическом наследии Конана Дойла и циклу книг о приключениях этого биолога из Кенсингтона. И отдельная, неподражаемая жемчужина в этой коллекции — конечно же, «Затерянный мир».
Конан Дойлу удалось создать образцовый и до сих пор непревзойдённый текст в рамках научно-фантастического направления, которое отныне критики так и именуют, по названию этого романа. И опять же британский фантаст ничего нового не изобретал — сказаний о забытых краях и цивилизациях написано много: вспомним хотя бы книги Г.Р. Хаггарда или Э.А. По. Но у Дойла получилось произведение, в котором идеально почти всё — от коллекции запоминающихся героев во главе с Челленджером до картин самого загадочного плато в Бразилии, с населяющими его динозаврами и человекоподобными обезьянами. И даже отдельные строки книги, при всей их кажущейся простоте, производят почти магическое впечатление, что вообще-то редкость для жанровой литературы: «Там таится нечто непостижимо страшное. И я решил выяснить, в чём тут дело». Или: «Завтра мы уходим в неведомое». (Впрочем, здесь нужно отдать должное и очень удачному отечественному переводу Н.А. Волжиной, ставшему почти каноническим.)
Образцовым для своего направления оказался и роман «Отравленный пояс», который в гораздо большей степени, чем «Война миров» или «Алая чума», заложил основные приёмы и штампы «постапокалиптической» литературы. При этом по сей день эту книгу Конан Дойла читать легче и интересней, чем львиную долю сочинений «постапа». Хотя бы потому, что в ней автор, использовав характерные приёмы описания глобальной катастрофы и её последствий, не стал давить на чувства читателей, рисуя «конец всего и вся». Британский писатель пошёл по очень редкому пути изображения временной катастрофы, что позволяет читающему, с облегчением вздохнув в финале, испытать какие-либо иные эмоции, кроме депрессии от того, что «вот как кончается мир».
Столь же яркий пример идеального научно-фантастического текста — и короткая повесть «Когда Земля вскрикнула», где профессор Челленджер выясняет, что наша планета — самое настоящее живое существо. Подобные произведения об «одушевлённой Земле» также представляют собой пусть карликовое, но вполне внятное направление внутри научной фантастики. Опять же, в рамках этого направления, «Когда Земля вскрикнула» до сих пор остаётся так и не превзойдённым образцом. И даже небольшая по объёму «Дезинтегрирующая машина» выглядит хорошим примером текста о несвоевременных (и вредных) изобретениях, а также обычной (трагической) судьбе их создателей. Лишь «Страна тумана», третий полновесный роман о Челленджере, кажется не слишком удачным и стоит особняком, выбиваясь своим мистическим настроением из общего тона всех книг цикла, и показывает не совсем привычный образ главного героя.
В чём же здесь проблема?
Главная беда всей творческой биографии Конан Дойла заключается в том, что у него нередко не получалось то, что он всем сердцем хотел написать, при этом отлично выходило то, к чему он был равнодушен и делал почти по инерции, почти ремесленнически. Истории про Шерлока Холмса писателя быстро начали раздражать, к ним он вернулся под давлением читателей и издателей, но при этом более поздние тексты Дойла о герое-детективе ничуть не хуже ранних. А вот мистические рассказы, напрямую касавшиеся сферы, столь интересовавшей Дойла все последние годы его жизни, получались откровенно слабо.
Практикующий мистик, автор религиозного трактата «Новое Откровение», защитник и пропагандист спиритизма, сэр Артур на страницах литературных произведений так и не сумел достаточно ярко и сильно передать ощущение неведомого и потустороннего, полностью чуждого нашей реальности. Среди его «рассказов ужасов» самыми удачными выглядят не истории о привидениях, а вполне материалистические «Ужас расщелины Голубого Джона» и «Ужасы высот», где угрозу героям несут обитатели очередных неоткрытых миров (подземного и облачного). Видимо, проблема коренилась в изначальных основах мировоззрения Дойла и общем настрое времени его детства и юности — ему, человеку XIX века, не надо было уверять себя во всемогуществе науки; а вот в мистическое и сверхъестественное он упорно хотел поверить, но это не всегда получалось.
Успехи в жанре «хоррор» у Конан Дойла, кончено, тоже были, но они и близко не могут сравниться со вкладом автора в развитие детектива и научной фантастики. А попытки вводить в текст, сделанный при помощи старых литературных приёмов, проповедь новейших, квазирелигиозных идей писателя, приводили почти к комичным результатам. Все граждане нашей страны, читавшие роман «Маракотова бездна» в советское время, воспринимали эту книгу как очередной вариант приключений Челленджера, но уже без Челленджера. (Да и профессор Маракот в этом последнем романе писателя выглядит даже более образцовым учёным, без личных недостатков, вроде непомерного тщеславия, свойственных открывателю затерянного мира.) В советской редакции «Маракотовой бездны» есть и интересные приключения, и забытая цивилизация на дне Атлантики, и отважные герои. В ней нет только одного — двух последних глав, в которых герои встречают в Атлантиде… дьявола — «Властелина Тёмного Лика» Ваал-сепа. Это именно настоящий, бессмертный злой дух, отрицательно воздействовавший на всё развитие человечества тысячелетиями. Мистические диалоги Ваал-сепа с героями диссонируют с основной интонацией «Маракотовой бездны» и выглядят чуждыми и почти натужно придуманными. По большому счёту советские цензоры оказали услугу Конан Дойлу, предложив отечественным читателям более цельный и непротиворечивый вариант романа.
Мы, конечно, не оправдываем институт цензуры, но эта история высветила очевидный факт из поздней биографии британского писателя: он всеми силами стремился делать одно — проповедовать в литературе свои мистические взгляды, но по-настоящему хорошо по-прежнему получалось другое — крепко сбитые, чётко продуманные, увлекательные приключенческие и научно-фантастические произведения.
В последние годы жизни Конан Дойл вообще куда больше времени уделял пропаганде спиритизма как религиозного движения, нежели занятиям литературой. Впрочем, мастер и здесь оставался мастером — его «История спиритизма» или «Явление фей» и написаны ярко, и читаются с интересом. Да и итогу жизни сэра Артура можно только позавидовать — его вклад в мировую литературу оказался неоценимо велик и обширен. И как бы ни ворчали критики «основного потока», всегда высокомерно относящиеся к детективу и НФ, отрицать этот факт они не могут…
Бескорыстные интерес и любовь писателя к мистике были парадоксальным образом вознаграждены уже через годы после его смерти — в современных «романах ужасов», где создатель Шерлока Холмса появляется в качестве активного персонажа, обычно выступая в амплуа «великого мага», «посвящённого высших градусов», «борца с таинственным, непостижимым и нечеловеческим злом». (Особо любопытствующие и жаждущие примеров могут, скажем, обратиться к книгам Марка Фроста «Список семи» и «Шесть мессий».)
Но, между прочим, масоном (а, следовательно, «посвящённым») Конан Дойл был на самом деле, впервые вступив в ложу ещё в 1887 году. Наводит на кое-какие подозрения, не правда ли?..
