15 мая 2017 года в Москве стартовал 16-й Международный фестиваль рисованных историй «КомМиссия», который традиционно проходит при поддержке и непосредственном участии Российской государственной библиотеки для молодёжи. Поэтому закономерно, что наш сегодняшний собеседник имеет прямое отношение к миру комикса. Тигран Мангасарян — живописец и один из пионеров армянского комикса, член Союза художников Армении. Как комиксист, педагог и организатор молодёжных проектов он известен в Ереване с 1990-х годов. В мае 2017 года, в рамках фестиваля «КомМиссия» при поддержке РГБМ и Посольства Армении, он представляет в Музее Москвы первую в России армянскую выставку комиксов.
Быть молодым и узнавать мир — задача непростая. Поиск информации, выбор источников, которым можно доверять, — дело ответственное и рисковое. Поэтому общение с интересными людьми, свидетелями и активными участниками исторических событий — бесценно.
До встречи с Тиграном Мангасаряном я ничего не знал об армянской культуре и об армянских рисованных историях. Наше знакомство открыло для меня новые, неизведанные страницы культуры не только армянской, но и отечественной, российской! Валерий Брюсов и Великая Армения, Алеппо и геноцид армян, Сталин и финская кампания, нацистские концлагеря… После общения с Мангасаряном эти слова наполнились для меня новыми смыслами. А ключом ко всему стали рисованные истории.
Встреча с Тиграном состоялась в октябре 2016 года в Ереване на Международном фестивале комиксов и анимации ReAnimania. Фрагмент нашей беседы я предлагаю читателям «Территории L».
— Как вообще получилось, что вы начали рисовать комиксы? Ведь в советское время, наверное, даже не было такой специализации у художников…
— Случайно. В конце 1980-х годов мне в руки попала подшивка французского журнала «Спиру», и я впервые увидел там истории, выполненные в реалистической манере. До этого я думал, что комиксы могут быть только детскими, мультяшными. Это меня заинтересовало, я начал углубляться и изучать. Уже в 1992 году мы с другом, который тоже начал рисовать комиксы, запустили газету «Черное / белое», вышло четыре выпуска. Был ещё журнал «Удод», который мы напечатали в 1998 году. И, что любопытно, все девяностые годы, вплоть до двухтысячных, я могу сказать, что был профессиональным художником комиксов, потому что семью я содержал только благодаря их рисованию. Так получилось потому, что в те тяжёлые годы в бывших советских республиках, в том числе и в Армении, было много иностранных организаций, которые работали во всех сферах деятельности. И я очень хорошо зарабатывал на этих книжках. Тогда на 50 долларов можно было спокойно прожить. А заказы были, скажем, страница за 100 долларов.
В те годы у меня было только два творческих заказа, оба от Каталикоса всех армян Гарегина I. В 2001 году исполнилось 1700 лет принятия христианства в Армении, и к этой дате был приурочен выпуск двух книг комиксов.
В начале 2000-х заказы резко сократились. В 2003 году я нашёл финансирование для книги о геноциде армян, но это были деньги фондов и культурных учреждений. Ни одно армянское издательство не решалось издавать рисованные истории будучи неуверенными в успехе. Популярность рисованных историй в Армении началась только сейчас, когда они стали продуктом интернета. И этот успех, я уверен, теперь будет идти по нарастающей.
— Вы занимаетесь рисованными историями с 1992 года. Можно ли сказать, что до этого времени подобных изданий в Армении совсем не было? А если говорить о 1990-х и 2000-х — какие этапы в развитии армянского комикса вы бы выделили?
— На моей памяти только одна маленькая книжка. Она вышла в 1989 или в 1990 году, ещё до развала СССР. 16 страниц, исторический комикс по заказу одного из издательств. Вартан Закарян, автор этой книжки, потом ушёл в анимацию.
Если говорить об этапах, которые пережило комикс-движение в Армении, то начинать надо с 2008 года, когда здесь состоялся первый фестиваль и приехали из Франции 20 именитых гостей. Семеро из них — лауреаты фестиваля в Ангулеме, другие — руководители различных департаментов и комиксных организаций из Франции. Потом состоялось ещё два или три фестиваля. Первая фестивальная волна быстро угасла. И это несмотря на то, что фестиваль на 90% финансировался армянским Министерством культуры и Министерством иностранных дел и рядом местных фирм. Посольство Франции, кстати, почти не вкладывалось. Думаю, проект угас потому, что всё внимание было сконцентрировано на французских гостях, а к деятельности отечественных авторов интерес никак не подогревался. С 2015 года фестивальная традиция продолжилась. Что, конечно, сыграло большую роль в развитии этого направления. Новый директор фестиваля поступил оригинально: это был год столетия геноцида армян, и он решил собрать и представить все книги, когда-либо написанные о геноциде. Их оказалось 13 штук. Единственным армянским автором был я, представив свою рисованную историю на эту тему.
Благодаря фестивальному подъёму у нас появились молодые энтузиасты, которые теперь активно собирают вокруг себя новых молодых комиксистов, устраивают выставки и другие мероприятия. Есть проект Bada?Bada!, организация Tumo (это большая дизайн-школа для детей и молодёжи, где обучают в том числе и комиксам), фестиваль ReAnimania. Есть молодёжный проект Drink&Draw, ребята собираются для рисования комиксов на разные темы практически каждую неделю. Есть проект Jumbo, суть которого в создании огромного коллективного комикса на ткани или плёнке в один метр шириной и неограниченной в длину. В такой комикс можно «завернуть» территорию парка, например. Люди, создавая такую работу, учатся мыслить масштабно, большими и лаконичными образами. И это всегда шоу, которое также интересно смотреть со стороны, когда все рисуют.
Главное, что привлекает творческую молодёжь в мире рисованных историй, — это общение без каких-либо творческих амбиций, когда все превращаются в друзей.
— Сейчас вы работаете над большим проектом, посвящённым событиям Великой Отечественной войны, роли Сталина в жизни советских людей, о судьбе творческой интеллигенции на Кавказе…
— «Зелёный плод» (Green Fruit) — это история моего отца. Он прошёл 11 концентрационных нацистских лагерей, и только за счёт того, что был художником, ему удалось выжить и спасти ещё тридцать узников лагерей от голодной смерти. Сталин не признавал военнопленных, он говорил, что они все изменники. И поэтому из СССР не поступало никакой помощи через «Красный крест». Советские люди, оказавшиеся в плену, были обречены.
Тут надо сделать небольшое отступление. Мой отец учиться начал в Баку (тогда это был город русских, армян, евреев и украинцев), потом переехал в Астрахань, затем в Архангельск, в Москву. Но закончил обучение в Краснодаре. Именно оттуда его и взяли в армию. Отслужил два года, за это время прошла финская кампания, во время которой финны истребили большую часть офицерского состава Красной Армии. И после этого всех, у кого было образование выше среднего, принудительно заставляли становиться офицерами, идти по военной карьере. Но мой отец был художником, и отказался от этого. В наказание ему аннулировали два года службы и отправили снова на фронт солдатом, проходить службу с нуля. К этому времени уже шла Великая Отечественная война. В одном из первых боёв с фашистами он попал в плен, и так началась его лагерная история.
Какой-то немецкий офицер узнал, что среди пленных есть художник, и заказал портрет. Так всё и завертелось. У отца была хорошая, классическая русская школа рисунка, и он делал отличные портреты. Портреты рисовались на небольших листках бумаги, чтобы удобно было помещать их в почтовые конверты. В концлагерях не было фотографов, и эти рисунки были единственной возможностью для немцев послать своё изображение родным и показать, что с ними всё в порядке. Немцы обращались с отцом не как с рабом — за рисунки они платили грубым табаком. Отец его разрыхлял, измельчал, завёртывал в самокрутки и продавал другим узникам за кусок хлеба. Узники предпочитали табак еде, потому что табак им вообще не давали, а это было единственным средством как-то одурманить сознание и отвлечься от царившего там ужаса. Благодаря такому бизнесу, благодаря этим кускам хлеба, отцу удалось не только выжить, но и спасти от смерти многих людей в лагерях.
От отца я узнал массу страшных эпизодов из лагерной жизни, например, как семеро казахов заманивали «пухленьких» новых русских пленных в безлюдные места, убивали их и потом питались мясом убитых. А немцам рассказывали, что это мясо свинины, которое им удалось выменять у поляков. Это выглядело правдоподобно, потому что какая-то торговля с поляками действительно была. Но когда немцы узнали правду, они привязали этих семерых казахов к столбам и обрекли на голодную смерть.
В конце войны, когда отец был освобождён из лагеря союзниками, у него была возможность остаться в Европе. Его друзья-французы уговаривали жить в Италии. Но он отказался, потому что это значило навсегда потерять связь с родиной. Сейчас это не укладывается в голове, но в те годы для советского гражданина остаться в Европе значило не только навсегда потерять связь с родственниками, даже фотографию с видами родной Армении он нигде бы не нашёл!
Когда я задумывал книгу, мне было сложно выстроить художественное произведение, имея на руках только эти исторические эпизоды. Они ведь как иллюстрации из дневника. Что тут ещё можно домысливать?
Отец никому не рассказывал о войне, своими воспоминаниями он делился только со мной. Он сказал, что напишет мемуары, когда ему будет за 80, и назовёт книгу «Недозревший плод». На вопрос «Почему?» он отвечал: «Вот когда прочитаешь мою книгу до конца — поймёшь». Мемуары он так и не написал. И это было одной из причин, почему я взялся за рисованную историю.
Я понял, о чём именно говорил отец. Дело в том, что в сталинские времена информации о внешнем мире не было совсем. Можно было изучать историю искусств, но работы современных авторов не попадали в Советский Союз. Эта информация была под запретом. Например, друг отца, учившийся тогда в Репинской академии, как-то раз зашёл в Эрмитаж и поднялся на третий этаж, и за это его отчислили из вуза. То есть там сидел какой-то кагэбэшник и записывал в блокнот имена тех, кто поднимался на этот этаж смотреть работы экспрессионистов. Только иностранцы могли туда заходить.
Первые выставки современных иностранных художников стали проходить в Москве уже гораздо позже смерти Сталина, в 1960-е годы. Да и то, выставка, например, Пабло Пикассо была серьёзно отцензурирована, там не было никаких его абстрактных работ. Только классическая графика, Дон-Кихот и всё такое. Но даже этого было достаточно, чтобы советские художники, увидев данное искусство, поняли, что они всё это время по какому-то другому пути шли, оторванному от мировой культуры, не имея никакой информации и даже ни о чём не догадываясь. Что они все эти годы просто исполняли госзаказ. Но перестроиться, освободиться от привычных клише у них уже не было никакой возможности, так как они давно закончили вузы, были состоявшимися членами союзов художников в своих республиках. Они стали художниками, но остались зелёными плодами. Это серьёзная культурная трагедия, о которой рассказывается в моей книге.
При подготовке книги приходилось опираться на воспоминания отца. На то, что он рассказывал. Ведь все его записи и наброски были конфискованы нацистами. Из документальных источников сохранился только дневник, который отец прятал в воротнике шинели. Если бы этот дневник обнаружили чекисты в 1940-е годы — его бы точно расстреляли.
— Тема переосмысления ключевых эпизодов мировой истории через личный опыт или опыт своей семьи очень популярна. Вспомним тот же «Персеполис» М. Сатрапи или «Маус» А. Шпигельмана… Ваши работы «Молчание» о геноциде и «Зёленый плод» стоят в том же ряду. И эти работы известны в Европе. Как складывались ваши отношения с европейским миром рисованных историй?
— Лично я попал в Ангулем в 2000 году. Честно говоря, я был в шоке. Я не мог представить себе ни этого размаха, ни такого разнообразия. И я поклялся, что в следующий раз приеду сюда с книжкой. Так и произошло, но только в 2007 году. Где-то с 2003 года я начал работать над большим проектом о геноциде армян, «Молчание» (Silence), в 2005 была издана первая книга.
В Ангулеме я не был ни с кем знаком. Знал только, что один из учредителей фестиваля — армянин. Было совершенно неясно, как до него достучаться. Но это знакомство состоялось, причём очень странно. Приехав во второй раз на фестиваль, я стоял в одном из павильонов со своей книжкой в руке, обложкой к прохожим. Люди проходили и внимательно смотрели на эту обложку. Среди прохожих оказался Лоран Меликян (Laurent Mélikian), один из больших энтузиастов европейского комикса. Он тут же позвонил Жану Мардикяну (Jean Mardikian), соорганизатору фестиваля в Ангулеме, и уже через час мы сидели в машине, а Жан внимательно смотрел мою книжку…
На самом деле, жизнь художников рисованных историй во Франции не такая уж замечательная, как принято думать. Серьёзные издательства склонны печатать только тех авторов, которые гарантированно принесут прибыль, — именитых комиксистов типа Пратта, Мёбиуса и т.п. Молодые авторы рисованных историй всегда находятся в поиске какой-то халтуры, чтобы заработать на жизнь. Когда я впервые попал в Ангулем, французскую Мекку комиксов, мне предлагали там и остаться. Мол, сначала будешь подрабатывать в газетах, делать политическую сатиру, а потом дорастёшь и до своих книжных изданий. Но я отказался. И не только потому, что у меня была молодая семья, ребёнок, которых нужно обеспечивать. Для художника разрыв со своей культурной средой, со своей родиной — это большая трагедия, такой выбор может быть сделан только в экстренном случае.
— А какие положительные тенденции вы видите?
— Самое любопытное, что эпоха жёсткой, точной, детализированной графики в европейских рисованных историях закончилась. После 1990-х девятое искусство в Европе ушло в чистый арт, в свободные стили. А ещё, я думаю, близится то время, когда комиксы, фотография и литература в синтезе станут образцом нового романа. И в этом есть своя логика: мне, как читателю, динамичные сцены интереснее смотреть в рисунках, документальные свидетельства интереснее рассматривать в фотографиях, а философские размышления ничто не передаст лучше текста, это надо читать, и изображения тут неуместны. Думаю, время таких синтетических произведений уже близко.
— Большим поклонником армянского языка и культуры был Валерий Брюсов. В Ереване есть Лингвистический университет имени В. Брюсова.
— Да, в Армении его помнят, ценят и очень любят.
— В первую очередь через творчество Брюсова я узнал о Великой Армении. Это же была большая, доминирующая в регионе нация. Для национального самосознания тот факт, что империя развалилась, что исторические земли и соотечественники остались за границей — в Сирии, Турции, Азербайджане, Грузии и т.д., — должно быть, большая трагедия. Как в Армении это переживают?
— То, что происходит в Сирии — очень болезненно переживают. Особенно то, что происходит в Алеппо. Армянские диаспоры есть и в Америке, и в России, и в других регионах мира. Но в Алеппо была самая серьёзная диаспора после геноцида. Сирийцы очень уважают алеппских армян. Там было 19 армянских школ!
Но самое главное — это сохранение языка и культуры. Порой, это важнее, чем то место, где ты живёшь. К примеру, в Неаполе была огромная армянская церковь и большая диаспора. В Индии также была внушительная армянская диаспора, а сейчас почти никого нет — все переехали в Австралию.
— То есть национальная церковь, язык и культура — это та основа, на которой держится народ. Если пропадёт один из этих элементов — народ растворится в чужой культуре, и для этого даже не обязательно куда-то переезжать?
— Да. И для сохранения своей культуры, своей истории, надо использовать все средства. Рисованные истории для этого сейчас очень актуальны.
Вопросы задавал Александр КУНИН
