Невероятно, но факт: молодые наши читатели ЛЮБЯТ исторические романы! Этот жанр сейчас среди лидеров молодёжного чтения.
Во-первых, это симптоматично: «че-нить почитать про прошлое» тянет обычно в «эпоху перемен». Ну-ка, предок, поделись опытом выживания! Во-вторых, если б не видели юные и молодые отражение самих себя в этих текстах, не обратились бы к ним. Да и исторический жанр нынче «не тот», не таков, каким он был в веке XIX и XX. И не только в плане формы. Главное, сместились смысловые акценты — и это симптоматичней вдвойне!
Вот известный и далеко не новый уже роман Алексея Иванова «Сердце Пармы, или Чердынь — княгиня гор» (2003). Начинается и две трети себя он тянет как весьма живописное историческое повествование добротной советской выделки. А дальше… Но всё по порядку.
Итак, Пермский край, начало XV века, местные русские раздираются между враждебным хантами, манси и прочими удалыми и хитрыми аборигенами (таинственным миром Пармы — приуральской тайги и тундры) и алчными устремлениями молодого Московского княжества. В общем, наехал пермяк Алексей Иванов на «понаехавших тут» москвичей.
Но если в классическом советском историческом романе всегда торжествует — пускай и трагически — прогресс, то у Иванова как раз главные носители прогресса оказываются и главными злодеями, совершающими корыстный (и только корыстью продиктованный!) рейдерский захват богатств края, местного населения, которого они лишают его естественной свободы. Что уж тут говорить про «торжество имперской идеи»!
Силе «прогресса» обречённые жители Пармы могут противопоставить лишь силу их богов и уход в леса, да поглубже. Вот почему в последней трети своей роман превращается из исторического повествования в некое фэнтези. Что делает его, кстати, неровным. Здесь, в этой художнической запинке-заминке проявляется очень важная черта: нежелание рационально воспринимать исторический процесс в силу того, что не верит автор ни в «прогресс» как скрытый смысл исторического процесса (горчит опыт 90-х!), ни в справедливость мира, как бог нам его сотворил. Напомню: исторический роман родился краснощёким оптимистом, он лишь одежки менял, с лица не спадая обычно, всё равно мудрый ли это был В. Скотт или вечно бодрый А. Дюма-отец, прекрасные ли наши авторы (кукиш историческому оптимизму советского официоза позволявшие себе лишь в кармане) или вполне бульварный В. Пикуль. А вот нынешний исторический романист — он, как минимум, скептик…
А почему? Здесь я позволю себе выпустить из бутылки джинна, имени которого в XV веке ещё не ведали на Руси. Имя ему простое — Индивидуализм. Да, отчаявшись как-то влиять на исторический процесс, наш современник противопоставил сверхличным почтенным идеологиям, освящённым авторитетом государства и церкви, живое чувство собственной неповторимости и самоценности. Не надличностные идеи, а пафос потребления жизни (и шире — самопроявления, самоутверждения в ней) скрепляет сегодня всё наше общество, такое неумеренно и неуверенно пёстрое, роднит бомжа и яппи, умника и дурака, циника и мистика. Ну, не роднит, разумеется — но ведь только это в них во всех и есть общее!
И романы о далёком-далёком прошлом — они о том же: о жгучем чувстве своей единственности и как с нею вот выжить в мире враждебном, часто чудовищном. Почему, кстати, нередко автор ведёт своего героя за руку чуть ли не с детских сопливых лет, то есть с того момента, когда «жизнь и судьба» не стала усталой привычкой, когда она ещё открывается в разных своих возможностях, когда она вроде бы многовариантна, а человек, познавая мир, не растворён в нём лишь унылым очередным «ноликом».
Таков роман Александра Григоренко «Ильгет. Три имени судьбы» (2013). Автор заползает совсем глубоко: в сибирскую тайгу, в глухой Чингисханов XII век.
Собственно, перед нами уже не фэнтези на историческом материале, а роман-миф — культовый жанр середины и второй половины XX века. Невольно просвечивает сквозь повествование о таёжном жителе Ильгете другой, быть может, самый показательный роман-миф ушедшего столетия — «Сто лет одиночества» Г. Маркеса. Но у великого колумбийца в соответствии с левой интеллектуальной тенденцией 50-60-х индивидуализм как раз осуждается: это исторический тупик и ложный принцип жизнестроения — гибнут город Макондо и его всегда обреченные каждый своему одиночеству обитатели.
У Григоренко, автора наших дней, всё с точностью до наоборот. Его герой Ильгет — мальчик, юноша, муж испытывает, кажется, всё, что могло выпасть на долю жителя тайги в XII веке: суровое детство, счастливую и несчастную любовь, восхождение в вожди племени, погружение в мистические шаманские миры, войну, рабство, отшельничество мудреца. Кажется, с лёгкой руки автора дальше ему светят сто лет одиночества — почти бессмертие… Писатель использует массу сцепок, стяжек, вполне искусственных, чтобы длить повествование. И лишь с тем, чтобы вместе со своим героем убедиться: всё в мире — суета сует. Потери, слезы и раны — лишь ступеньки к постижению этой вроде б нехитрой истины. В схватке с судьбой и своим веком герой-индивидуалист (а Ильгет таки индивидуалист ярко выраженный, хоть и не подозревает об этом) выходит не победителем, а скромным созерцателем, этаким «монахом в миру».
В пассивности, покорности судьбе есть нечто застойное и безнадежное, вы не находите? Или почти безнадежное. Потому что пускай неотчетливо, непрояснённо, но силы растут и зреют для чего-то ещё. Ведь в мире, где «всё пройдет», общая застойная судьба — тоже явление временное…
Нашумевший роман «Каменный мост» (2009) Александра Терехова — об этом прежде всего! Конечно, сюжетно он о том, как в начале июня 1944 года вследствие трагического случая обнаружилось: в самой элитной московской школе действует группа ребят — поклонников Третьего рейха, причём это подростки из семей высшей советской номенклатуры. Расследованию «дела волчат», туманного, замалчиваемого и сейчас, и посвящён огромный роман. Действие его происходит в 1944 году и в наши дни. Терехов пытается осмыслить процесс создания и упрочения сталинской элиты как господ нового общества, и что процесс этот для новых самозванных аристократов был сознательным. Вот только формация, где они разлетелись государить, уже прикончилась. Зато писатель получил редкую возможность проследить корешки и вершки, истоки и следствия сложнейшего и неизбежного во всяком обществе явления, обычно растянутого на века. Но автор «гадит» и без того яркому, напряженному повествованию массой «постельных сцен». Кажется, зачастую они лишь фантазии одного из его героев.
Впрочем, эта порча художественной кондиции — совершенно сознательная. По признанию самого Терехова, та эпоха и её герои — всего-то деды его! — остались чуждыми и не доступными пониманию автора. Лишь сексуальность, интимные отношения — самое понятное в этой истории, они ведь «вечные». Вот почему половой инстинкт становится цементом романа. Опыт «расследователя» показал: мнения и суждения о прошлом суть полуправды, не смеющие претендовать на звание истины, а человек вернее всего может участвовать в историческом процессе как субъект биологический — так сказать, через заложенный в нём инстинкт продления рода. Только в этом он подлинен, да и высшую, хоть и кратковременную свободу от общества лишь в оргазме может добыть…
Вы заметили? Художественные сбои во всех трёх романах имеют общее в самой природе своей. Они, эти сбои — проявление бессилия и растерянности авторов перед миром, который нельзя постигнуть и тем более изменить, его можно только терпеть и, в лучшем случае, вытерпеть. И вот они живут в нём без любви, без веры, почти без надежды, противными скептиками и несносными пессимистами. Живут, потихонечку изживая «эпоху перемен», которая без видимых перемен.
Но «куда ж нам плыть?..»
Возникает вопрос: а почему бы не сказать это всё напрямик, на современном материале? Цензуры-то почти никакой… Да и говорят! Но исторический антураж — не только познавательная экскурсия в музей. Это, прежде всего, способ уйти от скучной повседневности. И значит, возможность почувствовать себя деятелем — делателем реальности, чего «по жизни» наш современник как раз лишён. Нынче авторы вовсю эксплуатируют именно эту мотивацию, мешая историю подлинную с историей «альтернативной», с фэнтези и прямой фантастикой.
Листая страницы исторических романов наших дней, молодёжь чует простую, но всегда актуальную истину: они о «нынешнем». Да, лишённом внятной идеологии, чётких общих целей и перспектив. Да, тревожном. Да, несколько… э-э… «застойном». Да, неласковом и несправедливом в отношении многих и многих (а возможно, и большинства). Да, пронизанном разочарованиями от последней, «несовковой» уже, четверти века, которую мы сейчас изживаем, подкрашивая нашу жизнь в не свойственный крокодилу то церковно золотой, то советско кумачовый колер…
Но! Даже в бульварной, попсовой моде на «альтернативную историю» — и уж тем более в интересе к реальной истории и серьёзному историческому роману — таится надежда на лучшее. «Возможны варианты», — хотим мы, мечтаем верить. Даже и смирившись со всем.
А время бежит так быстро…
