Продолжаем путешествие по литературным версиям России.
Может ли наука повлиять на социальное развитие общества? В успехах науки и техники многие увидели абсолютную панацею. Уже в первой половине XIX века фантасты всё чаще стали обращаться к таким вопросам. Как следствие, появились «технологические» версии будущей России. Идеал адептов этого течения — мощная, технологически оснащённая Российская империя во главе всего остального мира. Именно стремительное развитие и государственное финансирование науки и техники, полагали они, позволит нашей стране занять лидирующее положение в мире.
Вероятно, и сами литературные провидцы сомневались, что это произойдёт в ближайшем будущем, поэтому «русский золотой век» они предусмотрительно отодвигали как можно дальше во времени.
Самый яркий пример «индустриально-имперской» утопии — это, конечно же, незаконченный роман князя Владимира Одоевского «4338 год» (1835). По существу, перед нами первая подлинно державная (имперская) утопия. По Одоевскому, Россия отдалённого будущего — это «центр всемирного просвещения», достигший небывалых успехов в науке, технике и культуре, объект подражания для всех других народов. И в самом деле, сетования китайского студента, странствующего по Российской империи, греют мечтательную русскую душу: «Мы, китайцы, ныне ударились… в безотчётное подражание иноземцам. Всё у нас на русский манер: и платье, и обычаи, и литература; одного у нас нет — русской сметливости…»
Примечательным штрихом социальной жизни страны является и то, что в правительстве, наряду с министрами транспорта, юстиции и т.п., на равных присутствуют философы, поэты, историки, художники, мнение которых для российского общества является авторитетным…
Эх, Владимир Фёдорович, вашими бы устами!..
Нельзя не вспомнить и о другой небезынтересной персоне из литературной жизни позапрошлого века. Вероятно, нет в истории русской литературы фигуры более противоречивой, чем Фаддей Булгарин. Оценка его творчества и общественной деятельности неоднозначна и сегодня. Но лишь немногие знают, что «Видок Фиглярин» (так окрестил Булгарина А.С. Пушкин) был одним из зачинателей отечественной НФ, написав с десяток весьма любопытных утопических и фантастических повестей.
Социальная структура России 2824 года, описанная в его повести «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке» (1824), почти не претерпела изменений: всё те же цари, купцы, князья, помещики… Разве что введено совместное обучение богатых и бедных детей. Зато предрекает Фаддей Венедиктович серьёзную экологическую катастрофу, которая перекроит карту России. В результате климатических изменений (похолодание в Африке и потепление на Северном полюсе) Россия перемещается в районы Сибири. Но за счёт «природной талантливости» страна всё-таки сохраняет культурное и научное лидерство. Право же, как ни относись к нелитературной деятельности Булгарина, но в области фантастики он мог бы смело запатентовать немало идей: тут и подводные фермы, и парашютно-десантные войска, и субмарины, и самописцы. Кроме того, именно Булгарин «придумал»… акваланг и гидрокостюм. Да вот сами судите: «Они (пловцы. — Е.Х.) были одеты в ткани, непроницаемые для воды, на лице имели прозрачные роговые маски с колпаком… По обоим концам висели два кожаные мешка, наполненные воздухом, для дышания под водой посредством трубы». И это задолго до Жюля Верна!
Но особое внимание привлекает другое «изобретение» в будущей России — деньги, которые изготавливают из… «дубового, соснового и березового дерева». Многие ли знают, что именно из этой повести и вышло выражение «деревянный рубль»?
А вот в другой повести Ф. Булгарина, «Сцена из частной жизни, в 2028 году, от Рожд. Христова» (1843), также посвящённой построению идеального — имперско-монархического — общества в России, мы обнаружим вот такой примечательный диалог между вельможей и помещиком XXI века:
Помещик: Счастливая Россия.
Вельможа: Счастливая от того, что мы, русские, умели воспользоваться нашим счастливым положением и все сокровища, тлевшие в недрах земли, исторгли нашим терпением, любовью к отечественному, прилежанием, учением, промышленностью. Пожалуй, если бы мы не думали о завтрашнем дне и кое-как жили, позволяя иностранцам брать у нас сырые материалы и продавать нам выделанные, то мы навсегда остались бы у них в зависимости и были бы бедными…
Вот и думаешь: а может, во внимательном изучении литературного наследия и лежит секрет счастливого будущего России?
Вероятно, один из самых экзотических «имперско-технологических» вариантов России предложил в конце XIX века ныне почти забытый литератор Николай Шелонский, автор романа под незатейливым названием «В мире будущего» (1882). Времена реализованной утопии он тоже благоразумно отодвинул подальше, в XXIX век.
Россия 2891 года — сверхмощная держава, заключившая прочный союз с Францией (но под православными знамёнами). Сообща они владеют большей частью Земли. А какое же место в новом миропорядке отвёл писатель Америке? Америка и Великобритания — всего лишь страны «третьего мира», «вот как Китай в наше время». Так и просятся на язык строки из стихотворения Вячеслава Куприянова:
и Россия опять засыпает
и в ней просыпается русская идея —
будто Америка спит и видит
будто она — Россия.
Перед нами цивилизация с действительно высоким научным потенциалом: побеждена гравитация, люди активно используют атомную энергию, телепатию и телекинез, восстанавливают больной и стареющий организм. Мир высокотехнологичный, но… не урбанистический. Напротив, автор искренне считает, что научно-технический прогресс и патриархальный уклад жизни — идеальная социальная модель для нашей страны. В романе эти две крайности сосуществуют и в самом деле гармонично. Россияне XXIX века отказались от городов, вместо них по земле русской разбросаны отдельные дома, разъединённые друг от друга возделанными полями и садами. Люди собираются в семьи (кланы) по 300 человек, и на каждую такую семью приходится по 16,4 га земли (в будущем каждый и пахарь, и строитель, и врач). Москва же превратилась в место отдыха, своеобразный парк-заповедник с пальмовыми аллеями. Люди живут в полном довольстве, но в аскетической простоте.
Продолжение следует
