Какое будущее ожидает нашу страну? Куда ей стремиться, чтобы обрести, вымучить, наконец, достойное место на планете? В недружелюбные объятия Запада или Востока? Или все же у неё своё предназначение, свой путь? Предлагаем совершить увлекательное путешествие по той России, которой в реальности, к сожалению или к счастью, не было, но которую вообразили себе писатели прошлого и настоящего. Эти этюды — не литературоведческое исследование, а попытка проследить, как менялись представления о России, её роли в истории цивилизации, наконец, о её будущем.
Летопись первая. «Сны о чём-то большем»
«Не только каждая эпоха имела свою утопию, свою утопию имеет каждый народ, даже больше — каждый мыслящий человек» (Герберт Уэллс).
Рассуждения о том, «как нам обустроить Россию», появились в литературе не сегодня и даже не вчера. В «смутные времена», когда хрестоматийный русский вопрос «куда нам двигаться дальше?» вставал ребром, фантастика неизменно выходила вперёд, нередко принося в жертву художественность — в пользу социального прогнозирования и публицистической заостренности. Из творцов слова сочинители фантазий превращались в картографов российских Рая и Ада. И в самом деле, если внимательно отследить маршруты, по которым двигалась наша фантастическая литература, сопоставить её хронологию с хроникой событий политической истории, то легко обнаружится взаимосвязь: самым тяжким для страны периодам непременно сопутствует бурный всплеск утопий и антиутопий, поскольку в этих жанрах особенно прямолинейно, без «излишеств» вроде метафорических кодов и иносказательных лабиринтов, сконцентрированы надежды и опасения общества, которое пытается осмыслить свершившиеся перемены и социальные потрясения. В такие времена люди и начинают думать о будущем. В России эта взаимосвязь проявляется наиболее зримо. И не случайно: одно из генетических свойств русского характера — неистребимый утопизм, «эсхатологическая вера в достижение лучшей жизни, мессианистическое убеждение в особой роли России в мировой истории» (В.П. Шестаков).
Социальные утопии, фантазии об идеальном государстве появились в народном сознании ещё в Древней Руси. С ходу вспоминаются сказания «Хождение Агапия в рай», «Хождение Зосимы к рахманам» или, наконец, самая популярная и таинственная легенда о невидимом граде Китеже, то ли сокрытом под землей, то ли погруженном в воды вулканического озера Светлояр, что в Нижегородской губернии.
Литературная же утопия в России родилась одновременно со становлением авторской прозы — на рубеже XVII–XVIII веков, хотя примеры авторских сочинений в этом жанре мы можем обнаружить и в более ранние времена: например, «Сказание о Магмете-салтане», созданное в 1547 году публицистом XVI века Иваном Пересветовым.
Утопические сочинения так или иначе отражают настроения общества. С момента закрепления в пространстве российской словесности фантасты не раз возлагали на себя «мессианскую» роль проводников, этаких сусаниных от литературы, указывающих России единственно верный (по их мнению) путь к вожделенному «золотому веку», к Царствию Божьему. А поскольку сочинители принадлежали к самым разным социальным группам, то естественно, что и их «рекомендации» не походили друг на друга. Зачастую они просто отражали воззрения своей среды. Очевидно и то, что направленность фантазий изменялась вместе с социальными и политическими запросами времени.
Правда, большинство утопических сочинений, родившихся, например, в эпоху Просвещения, являли собой в общем-то абстрактные образы идеального государства, как правило, не имевшие зримой связи с Россией, — вымышленные миры, управляемые просвещённым, добродетельным государем. Исключение составляет разве что сочинение князя Михаила Щербатова «Путешествие в землю Офирскую г-на С…, швецкаго дворянина» (1773–1774): довольно прозрачно в царстве Офирском угадывалась Россия (даже названия городов легко прочитывались: Квамо — Москва, Переграб — Петербург, и т.д.). Признавая заслуги Петра Великого (в романе — Перегоя) в деле просвещения России, князь, убежденный государственник, тем не менее не скрывает своего недовольства петровскими реформами (в частности, перенесением столицы из Москвы в Петербург) и «пытается исправить» роковые ошибки. Единственно правильный путь для России, считает он, — возврат к патриархальной самобытности, где царит «диктатура добродетели» (В. Гуминский). А для укрепления государственной власти князь предлагает проект военных поселений. Если в двух словах, идеал России по Щербатову — это «полицейское» государство, сильное, но справедливое.
✳︎✳︎✳︎
Политическая жизнь России в XIX веке началась с восстания декабристов. А жизнь «фантастическая» — с появления «декабристской» утопии «Сон» (1819), принадлежащей перу известного музыкального критика и декабриста Александра Улыбышева. Сочинение во всех смыслах декларативное, наиболее отчётливо пропагандирующее взгляды декабристского окружения относительно «самого правильного» пути, по которому России следует двигаться к абсолютному счастью.
Какое же будущее России виделось восставшим дворянам?
«Из всех видов суеверий мне кажется наиболее простительным то, которое берется толковать сны. В них действительно есть что-то мистическое, что заставляет нас признать в их фантастических видениях предостережение неба или прообразы нашего будущего» — так начинает своё повествование А.Д. Улыбышев. Как нетрудно заметить, образы идеального будущего русские авторы чаще всего транслировали через сновидения героев. Одна из причин укрепления сновиденческой традиции в отечественной утопической литературе заключается в том, что цензура (будь то царская или советская) более чем настороженно относилась к литературным «заглядам в будущее», ведь нередко утопии перекликались с болезненными социальными проблемами, а выдуманная Россия оказывалась антитезой России реальной. И вот автор будто заранее выстраивает своё «алиби» для обвинителей-цензоров: это же всего лишь сон. Мало ли что может присниться! Современный исследователь утопической мысли В.П. Шестаков выделяет и другую причину распространения «утопических сновидений»: «Русский писатель и мыслитель зачастую острее, чем его европейский собрат, ощущал разрыв между идеалом и действительностью. То, что европейскому философу и сочинителю… казалось возможным уже в процессе ближайшего созидания… для русского утописта представало пронзительной мечтой, осуществимой лишь в очень далеком будущем».
Итак, оказавшись во сне в Петербурге неопределенного далёка, автор моделирует свою счастливую Россию, которая «согласуется с желаниями и мечтами» его «сотоварищей по „Зелёной лампе“». В результате общественного переворота, «произошедшего» около 300 лет назад, Россия освободилась от гнёта самодержавия и крепостничества и превратилась в страну просвещённую и демократическую, где все имеют право на образование и равны перед законом. Странствуя по будущему Петербургу, альтер эго писателя с восторгом демонстрирует читателю «произошедшие» перемены. В помещениях многочисленных казарм, «которыми был переполнен город», разместились общественные школы, библиотеки, академии. Михайловский замок превратился в Дворец Государственной думы, а в Аничковом дворце разместился Русский Пантеон, где собраны статуи великих русских героев и общественных деятелей. Но строительству любого нового общества, как известно, неизменно сопутствуют ритуалы жертвоприношения. В данном случае Улыбышев решил пожертвовать Александро-Невской лаврой, которую россияне «прекрасного далёка» попросту разрушили (как символ чуждого им религиозного фанатизма), воздвигнув на монастырских руинах триумфальную арку. Столетие спустя большевики реализовали эту мечту писателя-декабриста, правда, не в Петербурге, а в Москве (и на месте храма соорудили не триумфальную арку, а бассейн). Вот он, тот редкий случай, когда сказка и в самом деле стала былью.
Закономерно, что новая Россия сменила и государственную символику: место двуглавого орла на российском флаге занял феникс — символ «свободы и истинной веры» (непонятно, правда, что это за вера). Но вот штришок, который не может не насторожить: показав перспективы благостной жизни, автор мимоходом упоминает о пятидесятимиллионной армии, которую утопическое государство содержит якобы «для внутреннего спокойствия»… Мгновенно возникает ассоциация с военными поселениями в сочинении «реакционера» Щербатова. Что же получается: даже либералы-декабристы в глубине души сомневались, что Россия может оставаться великой, не будучи «полицейским государством»?
Декабристские утопии расчистили дорогу утопиям либеральным и социалистическим. Хрестоматийный пример последней — «Четвёртый сон Веры Павловны (Н.Г. Чернышевский. «Что делать?», 1863), который, собственно, и является первым в русской литературе образцом социалистической утопии. Это произведение хорошо известно читателям ещё со школьной скамьи, поэтому не станем на нём задерживаться. Заметим лишь, что утопии либералов, как правило, были ориентированы на западноевропейскую модель построения общества.
А теперь заглянем в лагерь их идейных противников, писателей-славянофилов. Вот перед нами роман Владимира Соллогуба «Тарантас» (1840); в нём тоже есть подобная глава — сон-путешествие героя в идеальную Россию. Внешне она вполне согласуется с представлениями демократа-западника Чернышевского. Всё тот же вариант: Труд — Братство — Равенство. Ну, может, в более пасторально-патриархальных тонах. И уж точно лишённый революционного экстремизма Улыбышева. Соллогуб — за усовершенствованные традиции.Совершенный мир его куда более уютный, цельный. Здесь царит культ добровольного труда (даже князья и графы трудиться на благо Отечества почитают за счастье), науки и уважения к человеку и национальному достоянию (будь то искусство или природа). Но утопию Соллогуба положительно выделяет и то, что автор не предлагает готовый вариант идеальной России, а пытается экстраполировать движение её граждан к социальному благополучию.
Конечно, не предложил писатель детально проработанной модели. И всё-таки не лишне нам, уже познав искушающую силу вседозволенности, перелистать страницы книги. Судите сами: «Мы шли спокойно вперёд, с верою, с покорностью и надеждой… Терпением разгадали мы загадку простую, но до того ещё никем не разгаданную… Люди кричали много о своих правах, но всегда умалчивали о своих обязанностях. А мы сделали иначе: мы крепко держались обязанностей, а право таким образом определилось у нас само собой».
Полезное чтение, не так ли?
Продолжение следует
