Наш сегодняшний собеседник — одна из ключевых фигур современного литературного мэйнстрима: прозаик и литературный критик, лауреат «Русского Букера» (2006) Ольга Александровна Славникова. Автор таких известных книг, как «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» (1997), «Один в зеркале» (1999), «Бессмертный» (2001), «2017» (2006), «Лёгкая голова» (2010) и других, Ольга Славникова вот уже 15 лет является бессменным координатором Независимой литературной премии «Дебют». Поэтому в нашем разговоре мы не могли пройти мимо литературы для молодых и литературы молодых.
— Прежде всего, вас можно уже поздравить с выходом новой книги? Это ведь первая со времён «Лёгкой головы», верно? Большой интервал.
— Да, верно. Всё это время я писала параллельно два романа. Один был «Прыжок в длину», только что вышедший в АСТ. Другой, который я предполагала закончить раньше, имеет рабочее название «2050». Речь там ещё до всякой изоляции России шла об изоляции России. Но тут навалилась конкретика, и уже нельзя было продолжать без учёта конфликта на Украине и западных санкций. Реальность «украла» у меня десятки и десятки страниц текста. Сейчас я вернулась к роману и попытаюсь его закончить, пока реальность опять не перевернулась.
— После букероносного романа «2017» вас иногда стали и к фантастам причислять. В новой книге вновь дадите повод «уличить» вас в «связях» с жанровой литературой?
— Дам, конечно. Хотя — недоказуемое не значит фантастическое. Главный герой, спортсмен, прыгун в длину, обладает особенным свойством: в момент прыжка он ненадолго зависает в воздухе, преодолевает гравитацию. И это свойство — не плод чистой фантазии. Им обладают многие выдающиеся балетные танцовщики, а если внимательно смотреть записи легкоатлетических прыжковых рекордов, можно увидеть момент, когда атлет левитирует. Феномен реален. Собственно, и само существование литературы недоказуемо. Нельзя неопровержимо обосновать, почему эта книга талантлива, а вон та — нет. Писатель тоже «левитирует», а как и почему — он и сам не знает.
— Ну, и, к слову, не секрет, что вы один из немногих представителей так называемой толстожурнальной литературы, кто к фантастам и к фантастике питает если и не слабость, то профессиональное уважение и интерес. С чего вдруг?
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Это волнует и будоражит. Фантастика описывает небывшее, невероятное, таинственное. Картины далёкого будущего вряд ли прогнозируют будущее, но они становятся зеркалом, в котором выразительно и странно отражается настоящее. Кроме того, фантастическое — необходимый инструмент реалиста. Российская действительность настолько не подчиняется линейной логике, что для описания её нужна мнимая величина, вот как бывает в системе уравнений. Инструмент тонкий, я ещё только учусь им пользоваться.
— Кстати, а включить жанровые номинации в премию «Дебют» — это ваша инициатива была?
— Только фантастику. В «Дебюте» никогда не было детектива, дамского любовного романа. Я действительно ставила номинацию «Фантастика» в конкурс так часто, как только это было возможно. С моей точки зрения, фантастика — не жанр. Есть коммерческие серии фантастики, где побеждают хорошие парни и все стреляют из бластеров. Но и там нет-нет да и попадается книга не совсем развлекательная. У фантаста не существует с читателем того жёсткого жанрового договора, по которому преступление должно быть разоблачено, а Золушка в обязательном порядке выходит за принца. Меру глубины фантастической книги определяет мера таланта автора. Всегда есть надежда на талант.
— Раз уж неслучайно вспомнили «Дебют». Будет ли преувеличением сказать, что премия «Дебют» во многом сформировала ландшафт молодой русскоязычной литературы? Ведь в обиходе критиков появилось даже такое выражение: «Поколение Дебюта».
— Думаю, это не преувеличение. Мы работали пятнадцать лет и каждый год тотально прочёсывали весь литературный урожай. Мы видели всех. Бывали случаи, когда автор не шёл у нас дальше «длинного списка», а потом кто-то другой объявлял его открытием века. Но дальше шум спадал, и обнажалась истина. И не потому, что лично я такая мудрая: «Дебют» всегда опирался на высоких профессионалов в экспертном совете и в жюри. Ещё у меня была мечта: сформировать принципиально новое литературное комьюнити. Без зависти и интриг, с профессиональной солидарностью в труднейшие для литературы времена. Проект утопический, но что-то всё-таки удалось.
— Вы ведь не только писатель, но и литературный критик. Облик новой волны русской литературы (я говорю как раз об авторах поколения «Дебюта», нынешних двадцати-околосорокалетних) вам интересен? Какая она — литература молодых?
— Интерес мой во многом объясняется тем, что литературе молодых нельзя дать однозначного определения. Вернее, дать-то можно, но литература, развиваясь, умозрительное построение тут же опровергнет. В новом поколении пишущих есть реалисты, есть новые «деревенщики», есть наследники модернизма, есть, конечно, фантасты. Если определять поколенческое, то я бы говорила, скорее, о новой писательской психологии. Сегодня многие авторы смотрят на свою будущую книгу как на проект. Все, конечно, хотят успеха. Но десять-двенадцать лет назад молодые романисты видели путь в повторении успеха чужого, засматривались не столько на Пелевина, сколько на англоязычных авторов — наивно не учитывая разницу между российским и англоязычным книжными рынками. Теперь же прагматики нацеливаются на определённые читательские группы, изучают ожидания «своей» аудитории. По счастью, всё ещё появляются безумцы, которые вообще ничего не учитывают, кроме требований растущего текста.
— Что больше всего волнует нынешних 20-30-летних писателей? Вот на рубеже девяностных-нулевых критики хором заговорили о «новой искренности», о «новой сентиментальности» в прозе и поэзии молодых. А чем «болеют» нынешние литераторы?
— Сегодня в России миллионы жизней лишены перспектив. Не болеть этим нельзя. Особенно остро это чувствуют молодые, для которых перспектива важней сиюминутного благополучия. Поиск себя и своего пути в пустоте — вот тема, которая так или иначе затронет всю молодую литературу. Не знаю, как это назовут критики. Пока вижу разрастание иронического — либо уход в футурологию, в то будущее время, когда хоть что-то начнёт происходить.
— Давайте назовём хотя бы несколько имён, вошедших в литературу благодаря участию в конкурсах премии «Дебют» и уже прочно в ней утвердившихся, знакомых не только узкому кругу профессиональных экспертов.
— Александр Снегирёв, лауреат «Дебюта» 2005 года. Снегирёв первым из всех «дебютантов» получил премию «Русский Букер» в 2015 году. Алиса Ганиева, наш лауреат 2009 года. Входила в шорт-листы того же Букера, премии «Ясная поляна». А ещё Сергей Шаргунов, Денис Осокин, Сергей Самсонов, Максим Матковский, Владимир Данихнов, Анна Бабяшкина, Ярослава Пулинович, Алексей Леснянский, Ирина Богатырёва, Игорь Савельев… Если буду продолжать, выйдет намного больше, чем несколько.
— Мне кажется, талантливый автор, конечно, имеет шансы пробиться в литературу самостоятельными путями, но участие в крупных конкурсах и семинарах для молодых писателей процесс ускоряет, хоть как-то позволяет не утонуть в омуте информационного шума Интернета. Или я заблуждаюсь?
— Я думаю, что новому автору пробиться самому значит повторить подвиг барона Мюнхгаузена: вытащить самого себя за волосы из болота. Нет, технологии самораскрутки и даже заработка в Интернете существуют, но это бизнес, а не вхождение в литературу. Для последнего нужно широко распространяемое экспертное мнение. Крупные конкурсы и премии выстраивают в литературе иерархию. Да, литература иерархична, есть писатели первого ряда, второго ряда, есть «подбрюшье». Победа в премии, ну, или выход в финал — это заявка на высокую ступень лестницы. Поэтому я уверена, что премии для авторов не старше тридцати пяти необходимы. Во «взрослых» премиях есть давление больших имён, потому надо делать конкурсы, где неизвестные соревнуются с неизвестными. Именно такие конкурсы ускоряют продвижение новых талантов. Одной из задач «Дебюта» было удаление операбельных «напрасных мук» в писательских судьбах. В конечном итоге, сбережение писательского времени на творчество.
— В последнее врем критики, социологи и библиотекари вдруг снова заговорили о молодёжной литературе: что это такое, чем она отличается, например, от детской и взрослой. Ребёнок вполне ведь может читать взрослые книги, а пятидесятилетний интеллектуал обретать личный читательский рай в рассказах и сказках Николая Носова. Значит, приходится говорить о том, какая литература НУЖНА определённому возрасту, отвечает запросам возрастной группы. Вам часто ведь приходится плотно общаться с молодёжью — не только творческой, но и «читательской». Вы рискнули бы попытаться ответить: какая литература им нужна, какая востребована?
— По моим наблюдениям, у молодых постоянно работает распознаватель «свой-чужой». Воспринимать они хотят и будут «своего». Следовательно, автор должен быть читателю ровесник — ну, или на пять-шесть лет старше. Подделаться под «своего» почти невозможно, мониторинг идёт на многих тонких уровнях. Это лексика, сленг, это реалии, которых старшие почти не знали, а молодые с детства освоили. Это поколенческая точка зрения на многие проблемы. Главный герой должен попытаться сделать именно то, что хочет сделать читатель, но пока не решился. Поступить в престижный университет, освоить кайтинг, дать начальнику в морду, хакнуть Пентагон. Действие книги должно происходить в тех местах, где читатель бывает или стремится побывать. Ну, или «на районе», где всё жёстко. Есть ещё и молодые интеллектуалы, умники и умницы. В этой читательской группе был бы, как мне кажется, востребован гибрид fiction и non-fiction, сращение познавательной документалистики с крепким романным сюжетом. В общем, чтобы удовлетворить запросы современного молодого читателя, надо сперва позаботиться о современном молодом писателе.
Вопросы задавал Евгений ХАРИТОНОВ
