В девятом путешествии по карте вымышленной России нам предстоит увидеть не самое радостное будущее.
— Не принято у нас смотреть в будущее.
— А может быть, у вас ни будущего, ни настоящего?
Ян Ларри. Небесный гость
Не одними утопиями богата ранняя советская фантастика. Фантасты мечтали — но они и предупреждали. Опасные тенденции в советском обществе нарастали с неимоверной быстротой. И не только бытовое мещанство и мещанство бюрократическое, высмеянное В.В. Маяковским в псевдоутопических сатирах «Баня» (1929) и «Клоп» (1930). Существовали тенденции и куда более опасные.
В 1920 году Евгений Замятин написал свой знаменитый роман-антиутопию «Мы». Впервые он был опубликован на чешском языке в 1924 году — и только в 1927-м в той же Чехословакии появился на русском.
«Этот роман — сигнал об опасности, угрожающей человечеству от гипертрофированной власти машины и власти государства — все равно какого», — писал Е. Замятин, но до чего же легко угадывалось в образе бездушного, подавленного общества вполне конкретное государство и вполне конкретная власть. Сюжет книги и ее судьба, уверен, хорошо известны читателям, поэтому ограничимся лишь упоминанием этого канонического текста.
А вот с повестью безвестного Андрея Марсова «Любовь в тумане будущего» большинство читателей вряд ли знакомо. Самое забавное, что вышла она в том же 1924 году, но в Москве — в государственном издательстве. Почему забавно? Судите сами: «Высшее управление Великой Республикой сосредоточилось в руках Совета Мирового Разума, который, построив жизнь на совершенно новых началах, добился полной гармонии между внутренними переживаниями и внешними поступками человечества. С момента открытия ультра-Рамсовских лучей, давших возможность фотографирования самых сокровенных мыслей, все импульсы подсознательного „Я“ каждого индивидуума были взяты под самый строгий контроль… Преступников больше не существовало, так как преступления открывались до их совершения, и человечество, освобожденное от всего злого и преступного, упоенное братской любовью, с восторгом отдалось плодотворной работе в рамках самосовершенствования… Через несколько поколений люди достигли вершины благополучия».
Знакомые мотивы, не так ли? Содержание этой небольшой повести поразительным образом пересекается с замятинским «Мы». Но если государство, описанное Замятиным, абстрактно, то в унифицированном, «обнулеванном» (здесь люди так же имеют личные номера) мире Марсова вполне отчетливо упоминается Россия как часть некоего мирового сообщества — Совета Мирового Разума. В этом мире все подчинено контролю: мысли, чувства, рождение… и даже умереть нельзя без особого разрешения Совета. За вами ежечасно строго наблюдают вездесущие Слуги Общественной Безопасности.
Михаил Козырев в повести «Ленинград» нарисовал еще более жуткую картину России завтрашнего дня, поскольку его вымысел, хоть и отнесен в недалекое будущее (действие происходит в 1951 году), но гораздо плотнее сливается с действительностью.
Оказавшись в Ленинграде 1951 года, профессиональный революционер ужасается увиденному. В почете доносительство, политический сыск и террор, экономика разваливается, газеты беззастенчиво лгут, восхваляя несуществующие успехи социализма, разжиревшая партийная верхушка проводит время в кутежах, сама же бывшая буржуазия вкалывает на заводах по шестнадцать часов, а портреты вождей размещены на иконостасах…
Повесть была написана в 1925 году, но впервые увидела свет только в 1991-м.
Фантаст и сатирик Михаил Козырев был расстрелян в 1941 году.
Не были изданы при жизни и три главных произведения Андрея Платонова: «языческие» «Чевенгур», «Котлован» и «Ювенильное море», образующие полифонический портрет безгеройной коммунистической утопии-антиутопии. Чевенгурская коммуна, изъедающая самое себя демагогической трескотней революционных фраз и обрушивающаяся с гибелью маленькой девочки; фантасмагорический образ построения социализма — копания котлована, гигантской братской могилы; абсурдистская утопия «Ювенильного моря»… Пугающие и кричаще правдивые образы.
«Где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет смысла в детском чувстве и в убежденном впечатлении? Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человечка, в котором истина стала бы радостью и движеньем».
Этот стон, этот плач заглушили фанфары Вечного Празднества.
«Верной дорогой идете, товарищи!»
И даже автор щемящих «Голубых городов» и «Аэлиты» очень скоро величаво запел со страниц газет: «Человек будущего уже среди нас. Его голос слышен ранним утром, когда он с книжками бежит в школу. Он должен быть смел, так как страх, связанный с состоянием рабства и угнетения, останется дремать лишь на книжных полках библиотек. Он будет красив и ловок, тверд и честен. Чувства его будут глубоки и ясны, так как воспитателем его чувств будет великое искусство, рожденное молодым и сильным классом. Он будет переходом от нашего героического поколения борцов за новый мир к тому человеку будущего, который мерещится нам на освобожденной земле среди голубых городов коммунизма».
Оставьте первый комментарий