Этот знаменитый «Красный гаолян» писателя «Молчи!»

Валерий БОНДАРЕНКО

Итак, самый известный роман самого известного китайского нобелиата вышел на русском: Мо Янь «Красный гаолян. История одного рода» (М.: Текст, 2019).
Добавим: самый свирепый, жестокий и «грязный» (в китайском смысле слова: антисанитария зашкаливает) текст писателя, который выбрал себе псевдоним совершенно «антиписательский»: Мо Янь — по-китайски «Молчи!»

Ещё до романа многие познакомились с его сюжетами (а сюжетов в нём много, как и судеб героев) по знаменитому фильму Чжан Имоу 1987 года. Тем не менее фильм книгу нам никак не заменит. Только благодаря тексту автора «Молчи!» мы сможем разобраться детально в мотивах поступков персонажей, в их характерах, замкнём круг судеб — не дай бог, впрочем, на себя. Потому что Мо Янь рассказывает историю своей семьи на фоне трагических событий китайской истории первой половины ХХ века. А это — гражданская война, японская оккупация и маоистские безответственные эксперименты в Китае коммунистическом. Издохнуть есть все основания, передохнУть никому из героев здесь не удастся. Роман начинается с того, что с дяди отца повествователя принародно снимают кожу. Потом «молчаливый» автор проведет нас по полям сражений, карательных экспедиций, по тропам собак-людоедов и почти завершит повествование сценой группового изнасилования японскими солдатами его тети.

Ко всей этой исторической и семейной «чернухе» Мо Янь добавляет немалую толику чёрного же юмора и «магического реализма» (в ту же изнасилованную тетю после смерти вселяется демон — и сколько ж с ним повозиться пришлось окружающим!..). Ну, и добавьте образ красного гаоляна — его бескрайние поля окружают многострадальную деревушку, где все эти ужасы разворачиваются. Гаолян, ясное дело, символизирует несгибаемую силу народа, способность тела народного к регенерации после любой самой изысканной вивисекции.

Мо Янь числится многими как главный постмодернист в современной китайской словесности. Он использует массу движков богатой литературной традиции, от классического средневекового романа о разбойниках «Речные заводи» до героических «социалистических» повестей о партизанском движении. (Тем паче, сам Моя Янь по первой профессии — политработник, «комиссар»; ему ли в этом жанре не разбираться и не без все того же чёрного юморка эти шняги пародировать?)

Конечно, поэтика романа пронизана специфически китайскими ароматами, на что Мо Янь вообще большущий и беспощадный мастер. Дивное (и дикое!) сочетание мерзотного натурализма и запредельной поэтичности не то что в нос шибает — сбивает с ног. Кому ещё в голову придёт уподобить растекающуюся по поверхности воды рвоту крышке яшмовой шкатулки? Ну, и дальше, по нарастающей…

Обвыкнув в этом экзотическом мире, мы примем близко к сердцу судьбу красавицы Бабушки, которая избавилась при помощи разбойника Дедушки от нелюбимого мужа (к тому же больного проказой) и заложила основы относительно крепкой и благополучной (по местным меркам) семьи. Всё в ней будет — в том числе и любовный треугольник нас ждёт, куда ж без него в повествовании о судьбах народных. Мирное течение жизни будет перемежаться боями и казнями запредельной жестокости, сценами буйной ревности, изощрённой мести, яростного соперничества, просто мучениями, потому что «так карта легла» и потому что люди такие по необходимости подобрались здесь «необнакавенные».

Во всей этой кровавой катавасии автор почти резвится — не потому, что «у него нет сердца», а потому что имеется свой довольно оригинальный взгляд на эти, блин-блин-блин, испытания. Вот главная идея романа: «…этот бесконечный круговорот жестокости превращал добрых и слабых простых людей в лихих злодеев, талантливых и смелых разбойников». Иными словами, нет худа без добра, и, значит, добра здесь — зацените! — навалом.

Мо Янь так простраивает конфликты, что они кажутся репликами античной трагедии рока: одно злодеяние влечёт за собой (в виде возмездия) другое, и конца-края этому, в общем, нет. Нет у Мо Яня, человека, пострадавшего во время «культурной революции», иллюзии, что вот, дескать, «придёт Мао, Мао нас рассудит». Никакой сменой формаций никакие противоречия не снимаются — в романе, во всяком случае. Красный партизан-ветеран, наставляющий местных школьников рассказами о былых подвигах, в урочный час гибнет от хлада и голода, нафиг никому не нужный со своим старческим героизмом. Никакого воздаяния за перенесённые страдания в мире «Красного гаоляна» не предусмотрено.

Тем не менее роман не оставляет кафкианской безнадёги у читателя, потому что вера, что ты хоть режь народное тело, хоть его ешь, а от него не убудет, — эта вера пронизывает повествование.

Будем считать, что так выглядит оптимизм по-китайски — впрочем, по-своему актуальный (в глазах некоторых «право имеющих») и для нас?..

Оставьте первый комментарий

Оставить комментарий

Ваш электронный адрес не будет опубликован.


*