И снова мы возвращается к жанру «космической оперы». Благо появился информационный повод: 60-летие одной из самых резонансных, даже скандальных книг советской космической фантастики — романа Александра Колпакова «Гриада».
«Предстоял полет в такую грандиозную даль,
по сравнению с которой все прежние межзвездные экспедиции
казались легкой загородной прогулкой».
А. Колпаков. «Гриада»
Чаще всего о «Гриаде» упоминают с приставкой «скандально известная книга». С момента её выхода в свет установилась традиция оценивать роман исключительно в негативных тонах. Причём, жёсткой критике роман Александра Колпакова подвергался не только со стороны официозной журналистики; долбали «Гриаду» и свои, фантасты — И.А. Ефремов, братья Стругацкие, Ариадна Громова… Справедливости ради стоит сказать, что Колпакова есть за что ругать — и за легкомысленное обращение с фундаментальной наукой, и за неряшливый язык. Наконец, давно не секрет, что в описании грианского общества некоторые сцены советский фантаст откровенно позаимствовал из романа-утопии Герберта Уэллса «Когда спящий проснется»… Но всё это не помешало книге стремительно завоевать статус бестселлера. Культовой, как, например, произведения Стругацких, «Гриада», конечно, не стала, но однозначно это был один из самых «коммерчески успешных» проектов советской научной фантастики первой половины ХХ века.
Наконец, «Гриада» — одно из первых в нашей литературе произведений, написанных в жанре боевой космической фантастики.
…Я хорошо помню то первое, подростковое, впечатление от «Гриады». Одноклассник дал почитать книгу с жёстким условием: вернуть в целости и сохранности утром. Ночь я провёл под одеялом, фонариком освещая слегка пожелтевшие, хрусткие страницы «Гриады». Даже Жюль Верн в те годы не смог меня так увлечь — космические приключения академика Самойлова и астронавигатора Андреева покорили советского подростка с первого захода. Бог мой, в такие немыслимые дали фантасты меня ещё никогда не зазывали! Вот уж точно: «Предстоял полет в такую грандиозную даль, по сравнению с которой все прежние межзвездные экспедиции казались легкой загородной прогулкой».
И ещё парочка цитат:
«Знаешь, где мы теперь? В межгалактическом пространстве!»
«Вид звездной сферы был ужасен: мы находились в центре огромного мрачного полого шара. Куда девались бесчисленные светлячки звезд! Я видел лишь мрак и черноту».
Жутко и притягательно.
Вместе с героями книги я ненавидел мудрых и жестоких грианских Познавателей, восхищался древней расой Метагалактиан, научившихся повелевать движением планет и «пробивать» тоннели в бездне космического пространства.
Году в 2005-м издательство Ad Marginem задумало переиздать роман и заказало мне предисловие. Разумеется, решил перечитать роман, чтобы освежить память. О да, теперь-то, спустя сотни и сотни хороших и прекрасных умных книг, бесстыже открывались очевидные слабости Колпакова-писателя — и выверты стиля (Чего стоят, например, такие откровенные перлы: «…его глаза вдруг засветились холодно-холодно, словно в них был абсолютный нуль температур»; или — «Академик сделал жест, напоминающий попытку удержать что-то в мозгу…»), и заимствования, и идеологические отметины времени, а многие страницы книги просто вызывали гомерический хохот. Но зато проявились теперь и литературные достоинства Колпакова — умение выстроить динамичный, не провисающий сюжет, способность безудержно и увлечённо фантазировать. Встречаются в тексте и научно-фантастические патенты: например, космические корабли, черпающие энергию из окружающего пространства — это «изобретение» Колпакова, ныне поставленное на поток в мировой научной фантастике.
Ещё одно немаловажное наблюдение: при всех режущих глаз шероховатостях книга не утратила читабельности даже спустя полвека! Есть в ней тот особый, жёсткий драйв, свойственный скорее трэш-литературе 90-х, но уж точно не фантастике рубежа 1950-1960-х. Главное же — «Гриада», как и многие произведения тех «странных» лет, буквально захлебываётся завораживающей, обезоруживающей романтикой первооткрывательства, радостью познания Нового.
Хотелось бы написать о пионере «советского космического боевика» подробнее и интереснее, но Александр Лаврентьевич Колпаков (1922—1995) не из числа заметных фигур отечественной фантастики. Он даже не был фантастом второго ряда. Так — где-то на задворках, один из множества энтузиастов жанра. Литератор средней руки, написавший не так уж много произведений. Литературную судьбу этого человека вряд ли назовёшь состоявшейся, как и наполненной яркими событиями.
Его путь в фантастику типичен для многих других авторов той поры. Офицер-артиллерист, прошедший всю войну, инженер-химик с несколькими запатентованными изобретениями в области химической технологии, научный сотрудник различных московских НИИ. В 1950—1960-х фантастику и писали-то в основном сотни таких же старших и младших научных сотрудников.
В литературу Александр Колпаков входил как журналист и литературный критик — начиная с 1955 года в журналах во множестве печатались его научно-популярные статьи, а чуть позже в журналах «Октябрь», «Детская литература» и «Наш современник» стали появляться и литературно-критические выступления Колпакова. Журналистика так и осталась его главной творческой ипостасью.
Писатель-фантаст Александр Колпаков «родился» в 1959 году с появлением в печати рассказа «Альфа Эридана» (так же известного под названием «Один») и фрагментов единственного крупного произведения фантаста — романа «Гриада» (тогда ещё под названием «Колумбы неведомых миров»). После выхода романа отдельным изданием в 1960 году, как уже писалось выше, Колпакову здорово досталось как от критики, так и от коллег-фантастов. Первые обвиняли автора в попытке «протащить» в советскую литературу буржуазный жанр космической оперы, вторые — в литературной слабости.
«Наша советская фантастика стала значительней в литературно-художественном отношении, смелее и серьезнее в научном. И все-таки состояние ее не может не тревожить. А тревожит многое: и все еще не достаточно высокий художественный уровень ее, и отсутствие глубоких идей, а зачастую и подражательность далеко не лучшим образцам американской литературы этого жанра» (Николай Томан. «Поговорим о научной фантастике», 1960).
Но у массового читателя «Гриада» имела просто феноменальный успех. В результате сложилась почти курьёзная ситуация: дружно книгу ругали, но дружно же её и читали.
После «Гриады» Колпаков написал всего-то ничего — десяток-полтора рассказов, публиковавшихся в основном в альманахе «На суше и на море» (часто под псевдонимами В. Глухов, А. Мегалов и Лен Кошевой), да пара прошедших почти незамеченными авторских сборников — «Море Мечты» (1964) и «Нетленный луч» (1971). Возможно, фантаст учёл печальный опыт с «Гриадой» (и за меньшее отлучали навсегда от печати) — все последующие рассказы А. Колпакова идеологически выдержаны и скучны: очень научные и малодинамичные истории об освоении Космоса советскими космонавтами. В 1970—1980-е гг. из-под его пера вышло и несколько произведений военной прозы, до самой смерти (писатель пропал без вести в 1995 году по дороге из Ашхабада в Москву) продолжал печататься как журналист.
Только благодаря шумной известности романа имя Александра Колпакова пока не стёрлось со страниц литературной истории.
Критики были правы: «Гриада», безусловно, самая настоящая космическая опера. Жанр, упрямо не желавший приживаться на почве советской литературы. Хотя первые попытки освоения космической боевой фантастики были предприняты ещё в 1924 году Николаем Мухановым, написавшим лихой роман о межпланетной войне «Пылающие бездны» (об этой книге мы уже рассказали). Кстати, отметины «буржуазного» жанра заметны даже в «канонизированной» «Аэлите» А.Н. Толстого, написанной не без оглядки на «марсианские» романы Эдгара Берроуза.
Но безудержная фантазия бывшего кадрового офицера А.Л. Колпакова забралась куда дальше Марса. Ареной для приключенческого сюжета стали даже не просторы нашей Галактики, а вся Вселенная, точнее — разные Вселенные!
Чтобы понять «отчаянность поступка» фантаста, придётся совершить небольшую экскурсию в прошлое — в конец 1950-х годов.
Итак, рубеж 1950–1960-х. Что же собой представляла наша научная фантастика (НФ) в эту бурную оттепельную эпоху?
Советская НФ только-только зализывала раны от пут навязанной властью концепции «ближнего прицела», когда не рекомендовалось фантазировать дальше ближайшего пятилетнего плана, и училась заново ходить.
Только-только состоялись первые робкие вылазки за пределы земной атмосферы. Делали это авторы и в самом деле осторожно, то и дело озираясь: не окрикнут ли, не сдернут ли с высей заоблачных обратно — «строить» цельнолитные дома, высаживать «стремительные» тополя и конструировать фантастические комбайны.
Почти десятилетие советская фантастика даже не заикалась ни о космосе, ни об отдалённом будущем. Лишь в маленьком послевоенном промежутке талантливейший Сергей Беляев чуть-чуть помечтал о десятой планете Солнечной системы (роман «Десятая планета»), Александр Казанцев оглушил (а кого-то и насмешил) гипотезой об инопланетном вмешательстве в тунгусскую катастрофу, а Иван Ефремов порассуждал о палеоконтакте…
В 1950-х Космос отгородили от фантастов непробиваемой бронированной стеной идеологических установок. Начатый ещё в начале 1930-х процесс истребления художественной фантастики и утопии в СССР был завершён установлением литературно-идеологической доктрины фантастики «ближнего прицела». Как метко подметил исследователь русской литературы ХХ века Леонид Геллер: «Утопия перестала быть нужной в советской литературе, потому что вся литература принялась изображать действительность как осуществлённую утопию».
Утопии не просто стали не нужны. Они были признаны вредными. Утопия ведь рассказывает о мире, который вряд ли удастся на деле создать. Стало быть, своим существованием она подрывает «правду» генеральной линии об уже построенном социалистическом рае. Место утопии занял производственный роман с крайне незначительным фантастическим посылом.
Выдвинутая на первый план не слишком образованными и очень пугливыми чиновниками от культуры идея производственной фантастики вплоть до 1960-х годов безраздельно, тиранически властвовала в советской научной фантастике. Последствия её заметны и в литературе последующих десятилетий. В своей основе эта «близкоприцельная» литература была АНТИ-фантастичной. Чтобы стало понятнее, чего ожидали от наших фантастов литературные церберы, приведу фрагмент печально известной статьи некоего критика С. Иванова «Фантастика и действительность». Статья эта появилась в январском номере журнала «Октябрь» за 1950 год и фактически перечеркнула возможность советской фантастике двигаться вперед, эволюционировать. Любые попытки авторов написать книгу увлекательно, помочь читателю развить фантазию, задуматься о Будущем, подвергались жесточайшей, уничижительной критике.
Какие же требования к фантастам предъявляли идеологи «ближнего прицела»?
«Партия и правительство каждодневно практическими делами рисуют перед нами перспективу будущего. Разве исторические указания товарища Сталина о развитии нашей промышленности на ближайшие несколько пятилеток не являются огромнейшей темой для писателей? Разве постановление партии и правительства о полезащитных лесных полосах, рассчитанное на пятнадцатилетний срок, в течение которого должна быть коренным образом преображена почти половина нашей страны, преображена настолько, что изменится даже климат, — разве это постановление не является исключительно благодатным материалом для работ наших фантастов? Разве постановление партии и правительства о продвижении субтропических цитрусовых культур на Север опять-таки не послужит материалом для ряда ярких полотен наших художников слова?»
Этой статьёй власть обязала фантастику быть скучной и безликой. Попросту говоря, ей запретили мечтать и думать. Публикация статьи С. Иванова распахнула издательские двери потоку литературно бездарных инженеров во главе с Владимиром Немцовым (при этом — действительно одарённым инженером-изобретателем), сочинявшим толстые и бесконечно тоскливые «фантастические» романы о средствах против саранчи, самонадевающихся шлёпанцах или самоуправляемых тракторах (верхняя планка дозволенности для фантастов).
Другая функция, отводимая НФ, — призывать советского читателя поддерживать высокую бдительность: враг не дремлет и охотится за научно-техническими достижениями советских учёных и инженеров. Как писал болгарский писатель Андрей Гуляшки в ироническом детективе (отличнейшем детективе!) «Последнее приключение Аввакума Захова»: «Мы политически образованные люди? — отлично знаем, что враги далеко не безучастно следят за нашей научной работой».
Ситуация переломилась лишь в конце 1950-х. После грандиозных успехов советской науки в космонавтике продолжать удерживать фантастов на Земле означало навлечь на себя серьёзные упреки с серьёзными последствиями в идеологической недальновидности.
Фантасты не заставили себя ждать. Уже в дебютной книге Георгия Мартынова (ему мы посвятили отдельный очерк) «220 дней на звездолете» (1955) космонавты бороздят просторы Солнечной системы, а в следующем романе ленинградского фантаста — «Каллисто» (1957) — человечество встречает на Земле посланцев с планеты иной звёздной системы; загадочный представитель чуждой нам цивилизации посещает Землю и в приключенческой повести Александра Полещука «Звездный человек» (1957); а Иван Ефремов в повести «Сердце змеи» (1959) описывает Контакт, случившийся уже на дальних космических трассах.
В 1960-м году популярный в 40—60-х гг. приключенец и фантаст Николай Томан почти оптимистично писал: «Полеты на соседние планеты Солнечной системы давно уже стали обыденными, подобными каботажному плаванию во внутренних морях старушки Земли. Перемещения в пределах нашей Галактики тоже кажутся кое-кому из фантастов скучным путешествием в провинциальное захолустье. Настоящим космическим вояжем считаются лишь полеты в пределах метагалактики, то есть на расстояниях сотен тысяч и даже миллионов световых лет. А кое-кто перемахнул уже за пределы метагалактики…»
Насчёт «давно стали обыденными» писатель явно погорячился.
Даже после шумного старта ефремовской «Туманности Андромеды» (1957), пробившей серьёзную брешь в бронированном занавесе и открывшей новые, невиданные прежде горизонты для всей советской фантастической прозы, фантасты как раз ещё долго не решались покидать Солнечную систему, предпочитая осваивать ближайшие к нам планеты. Далеко за примерами ходить не надо. Возьмём лишь несколько популярных книг рубежа десятилетий. И что же? Герои Константина Волкова («Звезда утренняя», 1957) и даже «продвинутых» братьев Стругацких («Страна багровых туч», 1959) всего лишь исследуют растительный и животный мир Венеры, а путешественники Леонида Оношко («На оранжевой планете», 1959) обнаруживают там даже высокоразвитую цивилизацию; космонавты Бориса Фрадкина («Тайна астероида 117-03», 1956) совершают экспедицию чуть дальше – на один из астероидов, а учёные Н. Гомолко («За великую трассу», 1956) и вовсе не решаются оторваться от околоземной орбиты, где сооружают первую космическую станцию, походу разоблачая вражеских агентов…
Даже в начале 1960-х Марс, Венера и Луна оставались главными форпостами советской фантастики. И оно понятно: мы только-только преодолели земное притяжение, ни Марс, ни Венеру ещё не посещали автоматические станции, они продолжали оставаться манящей загадкой, на которой можно выстроить увлекательный, экзотический сюжет. Какие уж тут недостижимые звёздные системы, когда родные миры Солнечной так бесконечно далеки!
На таком вот «околоземном» фоне вдруг выходит совершенно безбашенная книга А. Колпакова с ёмким названием «Гриада». После неё «экзотические» путешествия на Марс выглядели уже чудовищной архаикой. Да и сам автор устами своего героя так пренебрежительно отзывается о любимице, почти «священной корове», фантастов: «Пустынная жалкая планета с чахлой растительной жизнью! Года два назад я пробыл здесь только месяц и чуть не умер от скуки. Сизо-фиолетовые и голубоватые лишайники да карликовые деревья по берегам „каналов“…»
Если роман и начинался в духе коммунистической утопии «под Ефремова», то уже со второй-третьей главы космическо-приключенческий сюжет окончательно стирает пунктирно намеченный утопический пейзаж. Что ж, показать логически безукоризненный, зримый мир отдалённого будущего — задача действительно не из простых, не всегда доступная даже писателю с ярким литературным талантом. Да и не давали простора для фантазии разрешённые цензурой схемы советской утопии. Хотя элемент социальной фантастики в «Гриаде», конечно, имеется. Правда, вся «социалка» автором благоразумно перенесена подальше от Земли — на планету другой звёздной системы, где читатель обнаруживает вместе с героями книги холодное технократическое общество, поделённое на касты.
Но сюжет приключенческий всё-таки играет базовую функцию.
Жанр космической оперы — это совсем не обязательно изображение межпланетных войн, столкновение звёздных армад и взрывы планет. Один из родовых признаков жанра — та легкость, с которой герои книг штурмуют Космос, нарушая все мыслимые и немыслимые законы физики, пренебрегая научной достоверностью — всё направляется на то, чтобы потрясти воображение читателя. Поэтому описания в космооперах «страдают» размашистостью, грандиозностью.
Все эти «буржуазные» элементы с избытком наличествуют и в «Гриаде». Причём буквально с первых страниц: «Из разговора инженеров-атомников, случайно услышанного вчера, я узнал, что из-за строительства „Урании“ и необходимости „наработать“, как они выразились, двадцать шесть тысяч тонн гравитонов пришлось резко свернуть монтаж пяти новых спутников Земли, всех межзвездных ракет, заложенных на вервях Титана, спутника Сатурна, и временно прекратить „отапливание“ полярных областей термоядерными солнцами».
Каков размах! Всего-то из-за сомнительной экспедиции двух авантюристов — учёного и безработного пилота! Но дальше ещё круче. Гравитонная ракета «Урания» стартует со старушки Луны. И вот — результат: «В северном полушарии Луны происходят грандиозные явления: бушуют пыльные смерчи невиданной силы! Деформировался весь горный хребет Апеннин! Часть лунных цирков разрушена! Из подлунного города нам сообщают, что вся планета содрогается; ощущение такое, будто Луна вот-вот расколется. Из Пулковской обсерватории только что передали: зарегистрировано заметное смещение Луны с орбиты. На Земле разразилась магнитная буря необычайной силы. По Мировому океану прокатилась приливная волна десятиметровой высоты!.. К счастью, жертв и разрушений не было».
«К счастью жертв и разрушений не было».
Сегодняшний читатель наверняка принял бы роман за изящную (или не очень изящную) и очень едкую пародию на штампы западной приключенческой фантастики. В самом деле, разве можно воспринять всерьёз такой нетолерантный пассаж!: «Она вдруг привлекла меня к себе. Пораженный, я долго молчу. Это внезапное проявление своеобразных чувств грианки застает меня врасплох. Из глубины моего существа поднимается глухое сопротивление. В крови заговорил голос бесчисленных поколений земных предков, рождая биологическое отвращение к существу совершенно другой породы».
А ведь эта инопланетянка спасла землянам жизнь, рискуя собственной.
Так вот, книга написана с устрашающей серьёзностью — ни тени авторского юмора! Пародии — это уже из следующей эпохи. И, кстати, «Гриада» чаще других становилась объектом едкого пародирования.
Но вместе с тем, «Гриада» — типичный детёныш оттепельной эпохи. Удивительное было время для нашей литературы. Фантастика, вырвавшись на простор планетный, резвилась во все тяжкие. Подумаешь, цунами и парочка разрушенных цирков на Луне! Советский Союз покоряет Космос! Кто не успел отойти — мы не виноваты. «Гриада», как никакое другое произведение, демонстрировала подростковую непосредственность засидевшейся в цехах «близкоприцельных» фабрик и заводов фантастики.
Колпаков не скупился на фантазию, он будто стремился перещеголять соперников. Вы про роботов, а путешествие длиною в миллион лет не хотите! Вы на Марсе разумную плесень нашли, а я своих героев закину в межгалактическое пространство, в другую Вселенную! У вас венериане научились управлять летательными аппаратами, а я вам на это отвечу трёхметровыми Метагалактианами, научившимися просверливать тоннели в пространстве!..
Что и говорить, Колпаков фантазировал взахлёб. И читателя это подкупало.
Критика же советовала зарвавшемуся фантасту: «Фантазию нужно если не сдерживать, то хотя бы проверять компасом нашего марксистского мировоззрения».
Фантаст Колпаков увлёкся и не проверил. Хотя пару раз ввинтил в роман имя «великого философа Владимира Ленина».
Конечно же, то безответственное легкомыслие, с которым герои «Гриады» занимаются прогрессорством, вмешиваясь в устоявшийся социальный порядок гриан, вызывает улыбку, а иногда и раздражение. Но не нужно забывать: «Гриада» — всего лишь безобидная космическая опера, цель которой — развлечь, позабавить читателя. А уж это Александру Колпакову безусловно удалось.
«Гриада» — книга из эпохи, когда нам казалось, что «звёзды становятся ближе с каждым днём», а фантасты ещё не разучились мечтать взахлёб.
