Писатель Владимир Сорокин имеет репутацию самую широкую: от удачного пародиста (местами) до пророка-визионера. Новая его книга «Белый квадрат» (М.: АСТ: CORPUS, 2018. 224 с.) — всего лишь скромный сборник короткой прозы и вроде бы на принципиальное высказывание не претендует. Но Россини отечественного постмодернизма в нём более чем узнаваем: «Он вечно тот», но всё же и «вечно новый».
Новизна, свежесть, актуальность текстов сборника рождается, собственно, из их привычной для раннего, зрелого (и лучшего на мой вкус) Сорокина «советскости» — пережитости-прожитости образов, нынешним даже сорокалетним уже не знакомой. Интервьюируя автора, Антон Долин обратил на это особое внимание. В самом деле, далеко не всегда понятно, когда именно происходит действие рассказа: в 1970-х, 1980-х или в недалёком грядущем. Собственно, Сорокин создаёт такой особый универсальный континуум, где возможны самые разные задвиги и прибабахи как жизни, так и фантазии автора, ведь наше реальное «сегодня» порой гротескней игры любого воображения.
Заглавный и главный рассказ сборника, посвящённый Кириллу Серебренникову — «Белый квадрат» — тому доказательство. В нём мы сперва попадём в ТВ-студию, где снимается очередное ток-шоу, и по глумливо-пафосным интонациям ведущего тотчас опознаем В. Соловьева или Дм. Киселёва. Не раскрывая сути, скажем: этому двухголовому Тянитолкаю родимого зомбоящика каннибал-автор уготовил не лучшую участь в лучших традициях своего «прорубо». Далее в рассказе следуют очень реалистично выписанные сценки из жизни провинциального мужика, промышляющего поддельным мёдом — главного адресата и поедателя этих вот ТВ-батлов. Финал — крещендо-фортиссимо — есть явление протофашиста Алекса из «Заводного апельсина» Э. Бёрджесса, который командует съёмкой вовсе уже глумливой сцены парада ГУЛАГовских зеков на Красной площади. Текст, в котором использованы сразу приёмы театра абсурда, реалистической бытовой прозы и постмодернистски обыгранного кибер-панка, работает на нехитрую, очевидную мысль: агрессивная езда по мозгам обернётся ездой по трупам, пускай пока ещё виртуальной, но тоже циничной до икоты, до безысходности.
Скажу честно: интеллектуальный уровень текстов сборника вполне вписывается в страхи и мысли нашего немолодого современника либеральной ориентации и над его уровнем как бы не поднимается. Вроде бы никакое «прорубо» не ведёт здесь к «прорыво». Но…
Об импульсах к написанию этих текстов и о своих страхах писатель сказал в упомянутом интервью: «Впечатление такое, что настоящее затормозило и остановилось, а прошлое, как ледник, наползает и давит настоящее. А впереди — стена. Наверное, эти экзистенциальные ощущения и проступили в текстах “Белого квадрата”… Все говорят о политической зиме. В книге я хотел передать запах этого ледника».
Красиво сказано и красиво сделано! Да, пожалуй, не обретём мы над этими страницами нового зрения-знания, но получим удовольствие от того, как виртуозно автор творит вариации на раз заданную себе тему. То озорно обыгрывая по сути анекдот («Железная девушка»), то используя в своём прогнозе на завтра народную сказку («Фиолетовые лебеди»), то проецируя впечатления советского детства («День чекиста»).
Герои Сорокина — фирменные герои словесности в постмодернистском её изводе. Они абсолютно лишены обычной «духовности», телесный низ (в «Ногте» и просто зад) явно основа их характеров и поступков. Но как точно в том же «Ногте» обрисованы персонажи советского застолья, которое превращается в оргию членовредительства и завершается убийством! Эта абсолютная точность штриха делает у Сорокина любой гротеск и фантазию достоверными; а кого-то может и всё ещё напугать. Конечно, он не обходится (как подчас и другие авторы) без прямых намеков: явно «с ключом» рассказ «Фиолетовые лебеди», где мы угадываем знаковые фигуры нынешней медиатусовки, от Э. Лимонова и А. Кураева до А. Невзорова и Ю. Латыниной.
Но и там, где прототипы нам неизвестны, даже и в совершенно фантастических фигурах вроде «ангела» из рассказа «Красная пирамида», писатель умело множит замысел на абсолютно точную конкретику образа. Одно слово: маэстро, мастер!
Есть у сорокинских текстов странное свойство. Читаешь их с удовольствием, порой с восхищением, а наутро — о чём, бишь, там?.. Зачастую они сразу смываются, почти тотчас улетают из памяти. Блистательно разработанная конкретика уходит, в душе оседают не детали — остаётся ощущение от общения с умом более дерзким и более, в общем, честным, чем твой. Вольно, артистично относится он к плоти и смыслам нашей жизни, «как бог нам её дал». Остаётся благодарность за освобожденье от морока, преодолеть который (хотя бы смехом) у тебя самого не хватало сил.
Сорокин прежде всего — артист. Это свойство проявляется в нём тем яснее, чем тусклее, безвкусней наша действительность. Его талант расцвёл на волглом ватнике позднесоветской эпохи. И вот сейчас, кажется, открывается у него второе дыхание?..
