В прошлом году мы опубликовали подборку «дневниковых» заметок известного социолога Любови Фридриховны Борусяк, которые она регулярно размещает в своём паблике «Проект “Чтение молодежи России”». Этот материал вызвал большой интерес у наших читателей, ведь не все специалисты и просто заинтересованные читатели присутствуют в сети Facebook. И теперь мы публикует очередную подборку «Записок социолога».
На ФГ [Фокус группа. — Прим. ред.] просила участников назвать книги, которые произвели особо сильное впечатление. Странным образом не назвали ни одной книги из школьной программы за исключением одного упоминания Булгакова. Лидерами стали Сэлинджер, «Атлант расправил плечи» и Ремарк. По одному упоминанию: «День Триффидов» Джона Уиндэма, Гальего «Белое на черном», «Сэр Найджел» Конан Дойля, который «показал, что если у тебя есть цель, ты должен к ней стремиться любой ценой, преодолевая все преграды», «Великий Гэтсби», Стефан Цвейг «Нетерпение сердца», «Шерлок Холмс» («потому что мама мне его в детстве на ночь читала, и это было счастье»), «Аэропорт» Артура Хейли («Я сидела и не отрывалась, потому что те эмоции, которые нарастали там постоянно на протяжении всей книги, они не могли меня отпустить ни на минуту. И я не знаю почему, но почему-то именно эта книга как-то запала мне в душу»), «Крёстный отец» и еще несколько. Всё, за исключением Гальего, переводная литература, да и его назвали испанским автором.
Читайте классику! (ФГ):
— Я и после школы считала, что обязана дочитать всю русскую классику. Мне надо было закрыть чувство, что я её в школе не дочитала до конца «Анну Каренину» и «Тихий Дон», и чтобы перейти на следующий уровень, я должна доделать до конца всё там, и только после этого я буду иметь право читать то, что я захочу. Но в итоге я так и не дочитала «Тихий Дон» и без этого нормального себя чувствую. И вот теперь я читаю то, что хочу, и покупаю то, что хочу.
— Я абсолютно чётко помню, как моя преподавательница по литературе очень сильно противопоставляла классику и то, что существует на рынке современной русской литературы сейчас. Мне это теперь странно, потому что она была человеком много читающим. И когда она говорила, что мы читаем не то, что надо, она всегда приводила в пример каких-то Донцову-Устинову. И это при том, что мы ничего этого не читали. Мы были совсем детьми, и были очень далеки от этого. Но слова казались очень страшными, и казалось, что ничего нового нельзя читать. Я помню, как я как-то решила прочитать и купила Гришковца, книгу «Реки». Я помню, что в школе я её не читала, потому что боялась, что ко мне подойдёт и это увидит моя преподавательница литературы и скажет: «Что это такое ты тут читаешь? Как ты можешь?»
— Кроме шуток, она [учитель. — прим. ред.] сидит и восхищается: «Вот это хорошо! И вот это хорошо! А вот эта сюжетная линия вообще бесподобна! А уж любовь Мастера к Маргарите…» А я тогда ничего этого не увидела, не прочувствовала ничего, и мне ужасно стыдно было из-за того, что я наверно плохо прочитала, я ничего не понимаю и никогда не пойму. Боже мой, что же мне теперь делать? У меня было ужасное чувство вины.
Ничего не меняется? «Но всегда ли школа обогащает литературой, поэзией, искусством духовную, эмоциональную жизнь своих юных питомцев?
Нет, для множества школьников литература — самый скучный, ненавистный предмет.
Главное качество, которое усваивают дети на уроках словесности, — скрытность, лицемерие, неискренность.
Школьников насильно принуждают любить тех писателей, к которым они равнодушны, приучают лукавить и фальшивить, скрывать свои настоящие мнения об авторах, навязанных им школьной программой, и заявлять о своем пылком преклонении перед теми из них, кто внушает им зевотную скуку» [Корней Чуковский]. Примерно то же самое ребята говорили на ФГ, хотя в 1962 году не родились ещё их родители.
ФГ: «А мне кажется, что уроки литературы это не столько о литературе, сколько о жизни». Вот эта идея, здесь коротко сформулированная, характерна для очень многих. В 15 лет хочется понять жизнь, её проблемы, обсудить их. Таких мест они не видят, их им не хватает. И тогда рождается идея (утопия?), что для этого подходят уроки литературы, поскольку там о людях, их поступках, характерах и проблемах. А для того, чтобы запустить такое обсуждение, требуется только сюжет, фабула, какие-то ситуации, которые можно сопоставить со своими. И все это можно узнать из краткого изложения, не надо том за томом читать Толстого.
Обзваниваю наших замечательных абитуриентов. Это почти одни девушки. Спрашиваю в том числе о любимых занятиях. Массово фотографируют, поют, танцуют, играют на музыкальных инструментах, рисуют, смотрят кино. Некоторые (пока немногие) говорят, что любят читать. Спрашиваю, а что они читают. И вот тут есть два типа ответов. В основном говорят, что читают русскую классику. Спрашиваю: «Неужели одну классику?» Отвечают, что да, только её. Видимо, таким образом хотят создать о себе хорошее впечатление. Это же девочки-отличницы. Другие (их не очень много) называют в основном Ремарка. Но я ещё только начала обзвон, посмотрим, что будет дальше.
Обратила внимание на любопытный факт. Раньше я с ним постоянно встречалась, но особо не рефлексировала. А сейчас, во время обзвона абитуриентов, это проявилось очень чётко. Русская классика — это литература XIX века, а когда говорят «Я люблю зарубежную классику», это всегда зарубежная литература века ХХ — Ремарк, Хемингуэй и некоторые другие. Классику XIX века, за исключением сестёр Бронте, Джейн Остин, м.б. ещё 1—2 имени современная молодёжь просто не знает. У них Шекспир, «Джейн Эйр», если это девочки, а потом сразу Джек Лондон, Уайльд, Драйзер и Ремарк с Селинджером. Это и есть зарубежная классика.
Я понимаю, что подростки очень субъективны, но всё-таки, когда они на каждой группе слово в слово повторяют одно и то же, начинает казаться, что проблема действительно есть. И это притом, что практически все студенты — участники ФГ — учились в гуманитарных гимназиях или классах. Вот выразительный рассказ девочки, выпускницы частной школы, которая очень сильно её травмировала. Это уже вторая девушка из частной школы (школы, конечно, разные), которая вспоминает о ней с содроганием. Я раньше думала, что уж в частных школах детям дышится легко. Итак, рассказ: «На уроках литературы я всегда удивлялась, почему за своё отношение к героям я получала плохие оценки от учителя. И это отбивало всякую любовь к чтению. Потому что кроме самого произведения и учебника надо было читать аннотации нашей учительницы. Она брала их из разных сборников для учителей, если эти мнения совпадали с её. И от того, повторяли ли мы это мнение, зависели оценки. У неё было только одно правильное мнение — её, а больше никакие мнения не могли быть. Я не всегда эти требования выполняла, потому что это не всегда было просто. Часто было непонятно, чего она хочет. И хоть я старалась, не всегда получалось. Это как в тёмной комнате найти чёрную кошку. Я старалась разделить чтение для школы и чтение для себя. И школьные я старалась прочитать раньше, чтобы создать своё впечатление, а потом уже выработать подход, чтобы он не шёл вразрез с её позицией. То есть я старалась прочесть до или сильно после, чтобы своё впечатление всё-таки было. То есть я отделяла: литература для себя и та же самая литература, но для уроков, иначе я бы вообще перестала читать».
