В статье известного социолога рассматриваются особенности ключевых теоретических конструктов молодёжной социальности. Акцент делается на значимости термина «солидарность» как на наиболее адекватном способе описания различных типов молодёжных формирований XXI века — временных и постоянных, реальных и воображаемых, существующих в оф- и онлайне, отличающихся множеством измерений: гендерным, стилевым, субкультурным. Особое значение в консолидации солидарных формирований имеет внутри- и межгрупповая коммуникация, а также разделяемые группой ценности и нормы. Впервые статья опубликована в № 1 «Этнографического обозрения» за 2014 год. С любезного разрешения автора публикуем её в нашей газете.
Теоретические конструкты молодежной социальности и эмпирические находки наших исследовательских полей самым тесным образом связаны, определяя и корректируя друг друга. Одним из ключевых моментов, повлиявших на выбор новой концепции молодёжных солидарностей, стало понимание того, что именно коммуникация, общение занимает центральное место в формировании эмоциональных связей внутри и между молодёжными культурными формированиями. Ничегонеделание, разговор “ни о чем”, “пустая” болтовня — именно эти повседневные культурные практики формируют самое важное и значимое пространство норм, правил и смыслов, разделяемых “своими” в своей компании. Посредством такого общения укрепляется некая субстанция группы, компании, то самое “нечто”, что помогает практически безошибочно распознавать своих. Уловить, а тем более понять значение и смысл этого внутригруппового “нечто” можно, только включившись в повседневную жизнь компании: слушать, что юноши и девушки говорят друг другу, что делают вместе и почему, что едят и пьют, какую музыку слушают, с чем и с кем символически и реально борются. Такой уникальный шанс понять жизнь культурно и социально “других” даёт включенное наблюдение — “королевский” метод в социологии.
Включённое и участвующее наблюдение помогает не только проникнуть в смыслы выбора юношами и девушками различных групповых идентичностей, но и эмоционально включиться в процессы повседневных, “живых” коммуникаций, уловить и распознать те самые прочные нити, которые создают некое единство компании и удерживают её солидарную идентичность.
Разрабатываемые до недавнего времени конструкты групповых молодёжных идентичностей теряют актуальность, становясь недостаточными для осмысления серьёзных изменений на молодёжных культурных сценах не только России, но и Европы нового тысячелетия. Мировой финансово-экономический кризис 2007–2008 гг. стал своего рода поворотным моментом и точкой отсчёта в переформатировании молодёжного пространства. Новые тенденции ставят в повестку дня необходимость переосмысления конструкта молодежного вопроса (Омельченко 2004; Pilkington, Omelchenko 2013).
Определенное разочарование в аналитическом потенциале популярных терминов — “неформальные группы”, “субкультуры”, “клубные культуры” — усиливалось крайней политизацией молодёжного вопроса в современной России. Вульгарно упрощённые формы этих понятий начали использоваться в качестве прямых иллюстраций (вплоть до полицейских “наводок” опознания “субкультурщика”) для профилактической работы с “проблемной молодёжью”. Началась целая эра государственных политических проектов массовой молодёжной мобилизации (с прямым бюджетным финансированием) как с целью предотвращения “оранжевой революции”, так и формирования “нового” человека: лояльного власти, готового к коммерчески ориентированному патриотизму, высокомотивированного на работу в административно-бюрократической системе государства (“Наши”, “Молодая Гвардия”, их современные конъюнктурные модификации: “Сталь”, “Все домА”, “СтопХам”, “Хрюши против” и др.).
Поколенческие практики современной молодёжи развертываются в противоречивом социально-экономическом и дискурсивном пространстве. Его характеристики: строительство Новой Европы, разные темпы включения и развития новых национальных государств; череда “цветных революций” и массовое вовлечение молодёжи в качестве авангардной силы протестов; глобальный финансово-экономический кризис и, как следствие — усложнение доступа к рынку труда и рост молодёжной безработицы; введение новых образовательных технологий (ЕГЭ в России) и увеличение численности молодёжи с высшим образованием на фоне массового снижения его качества; усиление и усложнение миграционных потоков — трудовых, образовательных, а также массовый отток высокообразованных и профессионально мотивированных молодых специалистов в Старую Европу, США и Канаду; IT-технологические революции и формирование новых профессиональных ниш; массовое вовлечение молодёжи в сетевые коммуникации (Facebook, “ВКонтакте”, “Одноклассники”) и возникновение новых форм публичного активизма; усиление дискурсивной власти государства и повсеместный отказ в доверии силовым структурам со стороны большинства молодёжи восточноевропейских стран; размывание политического сегмента в целом и радикализация различных форм молодёжного активизма (экологи, пост-панки, стрейтэджеры, наци-скинхеды, антифа́); широкомасштабные национальные проекты политической мобилизации молодёжи и партийное молодёжное строительство; снижение интереса к традиционной политической активности и массовый отказ от участия в системных партиях при массовом же включении во внесистемные гражданские (городские) протесты и активности.
Разрабатываемое нашими коллективами [1] понятие солидарности помогает уйти от представления о молодёжных культурных практиках либо как о стилистическом/символическом отражении идентичности, укоренённой в структурном позиционировании, либо, наоборот, как о постоянно меняющихся вкусовых предпочтениях. Оно смещает аналитический фокус на природу группы — относительно замкнутую, фиксированную сущность, позволяющую дифференцироваться от “других” групп или молодёжного мейнстрима.
Термин солидарности используется нами не в качестве универсального или нормативного понятия, а для обозначения эмоциональных межгрупповых связей, которые вытекают из культурных инноваций и практик и становятся стилистическими, символическими или идеологическими маркерами для разных молодёжных групп. Субкультура работает в объяснении роли родительского наследства в формировании особых форм и способов культурных протестов и культурного разговора как с другими типами протестных групповых идентичностей, так и с доминирующими культурами (родительской, конвенциональной, мейнстримной). Понятие же солидарности помогает увидеть сквозные формы прямых или опосредованных объединений, социальный смысл которых определяется особенностями конкретных общественных ситуаций (экономических, культурных и политических режимов). Солидарный подход [2] помогает увидеть особенности не только внутригрупповых, но и межгрупповых коммуникаций, описать “буферные” пространства перехода. Использование солидарного подхода позволяет выйти на основные линии ценностнокультурных напряжений в межгрупповых коммуникациях, сделать акцент на особенностях симпатий и вражды внутри молодёжного пространства. Интенсивность притяжений и отталкиваний (напряжений внутри межгрупповых коммуникаций) позволяет судить о ключевых ценностях и идеях, вокруг которых разворачивается символическая борьба. В этой борьбе отражаются как собственные поиски групповой и индивидуальной аутентичности, так и степень (мера) влияния дискурсивных практик (государственных, политических, медиа) на отдельных индивидов и группы в целом.
Одной из характерных черт развития постсоциалистических обществ становится активное продвижение новых молодежных потребительских медиаимиджей. Можно наблюдать не только быстрый рост в секторе коммерческих субкультурных рынков (от готических стилей до японских аниме), но и появление новых ниш и идентичностей, ориентированных первоначально на молодёжь среднего класса, но активно воспринимаемых и разыгрываемых частью мейнстримной молодёжи. Хипстер (герой постгламура) становится действующим лицом не только фэшн-показов, но и модной фигурой молодёжных сцен, политическим трендом и медиаимиджем. Расширяется зона сознательной декоммерциализации — творческого производства и обмена. Возникают новые пространства досуга/образования. DIY-практики [3] становятся характеристикой солидарностей широкого спектра группировок анархистского толка и присущих не только этим группам антикапиталистических настроений. Это не мешает членам группы оставаться связанными “субкультурными” отношениями доверия, предполагающими принятие взаимных экономических обязательств.
Значимой приметой современных молодёжных культурных сцен становится спортизация городских пространств. Активизируется противостояние внутри традиционных спортивных культур между коммерческим, профессионализирующимся и альтернативными (натуральными, аутентичными) направлениями [4]. Городской функционал переформатируется в сторону новой власти — самих жителей, в том числе молодежи. Город осваивается и присваивается разными способами — через открытые перформансы, флешмобы, новые гражданские проекты. Растёт популярность “взрослых” городских игр: стритрейсинг, бойцовские клубы, дневные и ночные “Дозоры”, городские путешествия, городские пробежки (идеологически ориентированные, несанкционированные спортдемонстрации, в последнее время всё с более очевидными национал-патриотическими цитатами — “Русский бег”). Отдельной и часто агрессивной формой завоевания города становятся протестные выступления.
К одной из интересных и в определенной степени новых черт солидарности можно отнести формирование новых прочтений современной патриархальности. Это проявляется в коммуникации различных типов молодёжных групп: как часть новой протестной, реформаторской, индивидуально-приватной религиозности или как продвижение идей социального и потребительского аскетизма, как обязательства помощи депривированным и отверженным группам, или как составляющая нового русского патриотизма (Омельченко, Пилкингтон 2012).
Примечания
- Центр молодежных исследований (ЦМИ) Национального исследовательского университета — Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге создан в 2009 г. как партнерский проект НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург и ГУ УлГУ Научно-исследовательский центр “Регион” (существует с 1995 г.) в рамках общей программы развития НИУ ВШЭ как исследовательского университета. Основная идея открытия ЦМИ — создание научно-исследовательского центра, реализующего широкомасштабные международные проекты по молодежной тематике, а также принципиально нового научно-учебного пространства, предоставляющего уникальные шансы для опытных исследователей и студентов из разных университетов и разных стран для творческого сотрудничества.
- В рамках этого подхода ЦМИ и НИЦ “Регион” реализован ряд фундаментальных научных проектов. Среди них: “Поколение R. Молодежь и экономический спад в сравнительной европейской перспективе” (2009), “Новые социальные движения молодежи” (2010), “Молодежные солидарности в локальном и глобальном контексте: экономика, политика, культура” (2011), “Инновационный потенциал российской молодежи: солидарности, активизм, гражданская ответственность” (2012), “Гражданственность молодежи России: современные смыслы и практики” (2013). Проекты реализованы при поддержке ЦФИ НИУ ВШЭ. Подход используется также в исследованиях международного научного проекта “MYPLACE — Memory, Youth, Political Legacy And Civic Engagement”, поддержанного в рамках зонтичной программы Европейской комиссии (2011–2015).
- Практики неформальной экономики, получившие широкое распространение на субкультурных молодежных сценах, когда товары “повседневного” молодежного спроса и культурные продукты производятся “своими руками” (Do It Yourself — “сделай это сам”). Эти субкультурные, неформальные рынки включают в себя производство, обмен и потребление субкультурной одежды (прики́да, аксессуаров, предметов быта), видео- и аудиозаписи, сделанные не в профессиональных студиях, так называемые фанзины (самодеятельное издание журналов и другой печатной продукции, производимой последователями стиля, субкультуры, музыкального течения). В рамках этих практик активно развиваются и гастрономические точки — кафе и столовые, в основном вегетарианской и веганской кухни.
- Как, например, “бойцовские клубы” или другие виды “боев без правил”, значимым для участников которых является отказ от формальной регламентации занятий и соревнований, привычных тренировочных площадок (залы, стадионы, публика), отказ от коммерциализации спорта и внешней власти (административной, партийной).
Литература
- Омельченко 2004 — Омельченко Е. Молодежь. Открытый вопрос. Ульяновск: Симбирская книга, 2004.
- Омельченко, Пилкингтон 2012 — Омельченко Е., Пилкингтон Х. (ред.). С чего начинается Родина: молодежь в лабиринтах патриотизма. Ульяновск.: Изд-во Ульяновского гос. ун-та, 2012.
- Pilkington, Omelchenko 2013 — Pilkington H., Omelchenko E. Regrounding Youth Cultural Theory (in Post-Socialist Youth Cultural Practice) // Sociology Compass. 2013. Т. 7. № 3. P. 208–224.
Окончание в следующем номере
