Наш сегодняшний собеседник — художник, автор инсталляций, куратор, руководитель библиотеки Образовательного центра МОММА Ян Гинзбург. Мы поговорили о современном искусстве, о роли музеев и библиотек в деле его популяризации, об увлечении архивными выставками, а также разобрались в некоторых новых терминах.
— Когда вы поняли, что хотите посвятить свою профессиональную жизнь искусству?
— Это было связано с возрастающим интересом к современному искусству в 2000-х и появлением информации о современных художниках в журналах для широких масс читателей. Достаточно долго я находился в качестве профессионального зрителя и отслеживал интересные мне события в мире искусства. Вместе с этим во мне зародилась некоторая неудовлетворенность тем, что я вижу. Я почувствовал, что у меня есть ряд идей, которые мне интересно будет попробовать репрезентовать на территории искусства. Меня не волновало, будет ли это называться искусством и будут ли меня называть художником. В 2010 году я устроился на работу на Венецианскую биеннале и увидел искусство в более широком — глобальном контексте, в то же время я начал свою художественную практику с серии перформансов и фотодокументаций.
— Не так давно вы решили взять себе фамилию художника-нонконформиста и писателя Иосифа Гинзбурга. Что это — дань уважения к художнику, обещание продолжить его дело? Или, может быть, смена фамилии символизировала начало нового творческого этапа?
— Я рассматриваю это как критику института искусства. За десять лет я узнал, насколько часто люди пользуются своими родственными связями, образуя художественные династии, и как ни странно это работает. Семья, в которой я родился, совершенно никакого отношения к искусству не имеет, поэтому на предложение Иосифа Иосифовича стать его сыном я дал согласие. Иосифа нет уже как 5 лет, и я рад, что храню живую память о нём, это помогает мне пережить утрату. Искусство Иосифа требует пояснения и комментария, и я, параллельно занимаясь своей художественной практикой, уделяю много внимания, рассуждая об Иосифе Гинзбурге как ролевой модели.
— Помимо занятия творчеством, вы реализуете себя ещё и как куратор. Как вам удаётся совмещать творческую и организационную деятельность?
— Мои кураторские проекты связаны с молодыми художниками, которым я оказываю поддержку. На личном опыте понимаю, как бывает сложно организовать тот или иной проект. Иногда я сам курирую свои выставки. Летом у меня был достаточно интересный опыт: на закрытие моей выставки «Совпис» я пригласил автора и исполнителя песен, перформансиста Псоя Короленко, он выступил с двухчасовой программой. Думаю, это было одно из лучших моих кураторских решений. Сейчас я готовлю проект со студентами института «База», в сентябре у нас будет достаточно авангардная выставка.
— В числе ваших недавних проектов — серия выставок о творчестве Иосифа Гинзбурга, выставка «Механический жук», посвящённая советскому и американскому художнику Илье Кабакову. В них переосмысливаются разные аспекты советской и постсоветской культуры. Откуда эта любовь к архивным выставкам?
— Недавно в самолете я посмотрел фильм про американского дизайнера одежды Роя Хальстона режиссёра Фредерика Ченга, c первых кадров мне показалось, что я смотрю мокьюментари, я не мог поверить, что такой человек мог существовать, но далее оказалось, что это документальный фильм с элементами реконструкции, и то, что я вижу, пусть и в некоторой художественной обработке, действительно имело место быть. В этом смысле такие выдающиеся люди, как Рой Хальстон или Иосиф Гинзбург, имеют право на то, чтобы обойти забвение и стать более известными после своей смерти. Мои выставки достаточно кинематографичны, это некие раскадровки, планы, сцены. Работы Иосифа Гинзбурга требуют специфических условий экспонирования, и я обращаюсь к классическим формам экспонирования материалов.
— А как-то повлияло на вашу творческую деятельность то, что вы стали руководителем библиотеки Образовательного центра МОММА? Что было первым — интерес к наследию прошлого, или это погружение в информационную деятельность вдохновило вас?
— Изначально у меня были довольно общие представления о том, с чем я столкнусь в библиотеке. Мне пришлось провести отбор примерно из 10 000 книг, многие из них — каталоги художников, и это невероятно важно для меня было — увидеть разнообразие вариантов репрезентаций художественных практик. От многих художников не останется работ, но есть шанс, что мы узнаем о них из небольшой брошюры или каталога. Это некая антропология и археология с элементами истории искусства.
— Культурные институции сейчас расширяют сферу деятельности, устанавливают между собой взаимовыгодные связи. Чем, на ваш взгляд, могут быть полезны друг другу библиотеки и музеи?
— Очень важно, что российское современное искусство выходит из зоны маргинальной практики. Все крупнейшие институты, которые мы знаем, были созданы на основе самоорганизаций художников, искусствоведов и любителей искусства. В этом ключе музеи как хранители коллекций и знаний о современном искусстве обязаны распространять эту информацию для широких масс, в том числе через библиотеки с помощью издательских программ. Мы живём во время некоторого исторического недоразумения, которое обязательно нужно исправить. В начале прошлого века СССР находился в авангарде музейной практики, создав фактически первый музей современного искусства — Государственный музей нового западного искусства (ГМНЗИ), но об этом мало кто знает. Библиотека же помогает людям, практикующим самообразование, узнать о современном искусстве, так как, на мой взгляд, это дополняет портрет уважающего себя интеллектуала. Библиотека ММОМА как научный центр оказывает поддержку другим библиотекам, в том числе в том, как говорить о современном искусстве с читателями и как классифицировать эти книги внутри различных фондов.
— Как вы считаете, какое положение занимает сейчас российское современное искусство на международном уровне и какое у него будущее?
— Как ни странно, но международное положение современного искусства из России и его будущее зависят от его положения в России. Я думаю, нам нужно набрать некоторую массу и поддерживать те связи, которые сохранились, c прицелом на развитие в будущем. Очень важно поддерживать высокий профессиональный уровень, чтобы к международным проектам имели доступ только квалифицированные специалисты, и мы более не сталкивались с такими казусами, как павильон России в Венеции или проект Московской биеннале.
— В одном из своих интервью вы обмолвились, что вам было бы интересно развивать такое направление, как «экспонатизм». Расскажите поподробнее об этом.
— Как-то художник Андрей Монастырский назвал мою практику, а также практики Арсения Жиляева и Евгения Антуфьева — «экспонатизмом». Во многом это созвучно для меня с экспо-артом Ильи Кабакова и близко к research based art (искусство, основанное на исследовании). Андрей Викторович считает, что одной из первых выставок экспонатизма была «Закрытая рыбная выставка» Елагиной и Макаревича, показанная в 1991 году. В экспонатизме произведение искусства обладает качествами не автономного произведения искусства — скульптуры или живописи, — а занимает место экспоната. Можно оценивать каждый экспонат по отдельности или же рассматривать выставку как цельное высказывание — экспозицию.
— Вы осваиваете и преподавательскую деятельность — преподаёте современное искусство. Какая мотивация сейчас движет людьми, желающим всерьёз заняться искусством? Какие они, ваши студенты?
— Наш курс, который мы ведём с Дмитрием Хворостовым в институте «База», называется «Research based art». Идея курса пришла ко мне в резиденции в Нью-Йорке, где я был прошлым летом. Я очень рад, что Светлана Баскова и Анатолий Осмоловский пригласили меня вести мастерскую. У каждого студента свой мотив, и каждый студент требует индивидуального подхода. Распространена точка зрения, что современному искусству нельзя научить, но дело не в обучении, а в том, что знание о других художниках и практиках помогает сформулировать свои мысли. У нас закончился лекционный курс, и мы переходим к практическим занятиям, а в сентябре увидим результат работы.
Вопросы задавали Елизавета Лазуткина и Даниил Левитес
Фото: Marine Birot (www.artygeneration.com)
