Ну что ж, очередное микроосеннее обострение — новый от Пелевина роман (М.: Эксмо, 2018)! Его уже успели и разругать на все корки, и расхвалить. Индикаторов, по мне, здесь два: насколько эта в целом дежурная для нас и Пелевина беллетристика легко читается — и в какой мере она как «вещь в себе» оригинальна и интересна (что не одно и то же).
Читается роман в целом легко, с интересностью есть проблемы — и свои приключения. К тому же автор решает по ходу и чисто маркетинговые задачи (как мне показалось).
Но всё по порядку.
Итак, некий Федя влюбился в первую красавицу школы Таню. На дворе — канун «лихих», которые 90-е. Они-то, эти 90-е, и меняют жизнь обоих круче некуда: красавица идёт по рукам новых хозяев жизни, а Федя чисто случайно становится олигархом. Сказка про Золушку, вывернутая наизнанку; причём Золушкин код судьбы использован дважды, зеркально. Потому как в 2010-е Федя в компании ещё двоих из списка Форбс друзей пытается решить свои внутренние проблемы путём погружения в тайны буддийской мистики (штурмует так называемые джаны или дхьяны). А Таня, теперь растолстевшая тиражная тётка, борется за своё счастье и находит его в магических практиках мезоамериканских индейцев плюс феминистском движении с чёткими лесбийскими нотками. Федя и Таня соединяются — отчасти из-за неспособности Феди расстаться с соблазнами сансары, отчасти благодаря Таниным магическим навыкам.
Всё. Или почти всё!.. Ибо в конце, усвоив, что нашим двум героям, как двум улиткам из древнего японского стихотворения, не дано влезть на Фудзи, мы открываем всю бездну непреоборимо роковой горы в виде гибельной океанской пучины, которой обречён один из персонажей. Финал эффектный — со смысловым замахом почти на «коан»…
Другое бесспорное достоинство романа — его композиция, где реалии российской современности, буддийские духовные практики и боевая индейская магия сплетены в тугой и логичный (не расцепишь, не разлепишь!) узел. Впрочем, это вообще особенность романов Пелевина: выстроить станину для своих фишечек он умеет по всем правилам продвинутой инженерии и старается на сей счёт куда как больше всего остального — именно как опытный маркетолог.
Ещё одно достоинство текста — главы (особенно первые), посвящённые женской доле «ватрушки» Тани. Они непривычно (в устах обычно сурового к дамам автора) теплы и милы, и полны глубокого если не сочувствия (разлетелись!), то понимания, что и позволило, кажется, Дм. Быкову несколько э-э… жеманно назвать весь роман в целом «очаровательным».
Очевидным проколом текста мне показались попытки выразить словами то, что Федя переживает, мистически бултыхаясь в «джанах». Это, знаете ли, «как суп вилкой есть» — тем более, если дар Пелевина больше журналистско-фельетонный, чем пиитический… Экскурс в подзабытую эзотерическую словесность 90-х, а эти страницы пахнут именно ею, могут, конечно, показаться нам, старикам, ностальгическими. (Наверно, это и позволило уже окрестить «Тайные виды…» романом искренним и лирическим.) Не знаю, насколько проймут они молодёжь — которая сейчас, кажется, гораздо трезвей и практичней, — но прочитанные на дистанции времени и опыта, эти страницы показались лично мне жеваной бумагой, которую тебе в рот запихивают даже уж и без вилки…
Вполне возможно, автор испытывает некоторую возрастом обусловленную ностальгию по тем временам и читателям — но ряды первых читателей Пелевина, этих самодеятельных мистиков-трипачей (от слова «трип»), естественным образом проредились. И теперь самое время испытать чары былого погружения в зазеркалье на свежих душах. Любопытно узнать, в какой мере это получится.
Самому же Пелевину, кажется, в целом уже скучно без конца перекладывать паззл современности, ибо, как абсолютно справедливо он замечает здесь, «Мы живём в эпоху, когда всё настолько ясно, что спорить о чём-то с пеной у рта можно разве что в телестудии за деньги». Остаётся участвовать по мере сил в досадно сансарских рыночных отношениях, где мудрый автор, впрочем, может дать дельный совет. Вот такой, например: «Чтобы продать товар, надо сначала продавить борозду в мозгах».
Не знаю, искренность это или всего-то лишь откровенность, но она очень, очень, очень по делу здесь!
