Незадолго до самоубийства Вирджиния Вульф записала в дневнике, что и хорошо изложенная биография — тоже достойное дело. Это, к примеру, когда творчество само по себе иссякает. Трагическое признание для автора!
Между тем всяческий научпоп, биографии, мемуары — всё «нехудожественное», но — считается — достоверное пользуется особым вниманием читателя нынче.
Устали мы от «ихних» (от наших) бредней!.. И то, что добротный документальный роман (определение автора) Леонида Юзефовича «Зимняя дорога. Генерал А.Н. Пепеляев и анархист И.Я. Строд в Якутии 1922—1923» (М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2016) отхватил сразу «Нацбест» и «Большую книгу» за 2016 год — лишнее свидетельство популярности подобной литературы. Хотя — тотчас замечу — мне было странно: почему именно эта книга? Хорошо написанных биографий выходит немало, и труд Юзефовича выделяется среди них, пожалуй, лишь малоизвестным (совсем почти неизвестным широкой публике) объектом исследования.
Ну, в самом деле, кому сейчас что-то скажут фамилии генерала Пепеляева или писателя Строда? А между тем 30-летний Анатолий Пепеляев был заместителем Колчака, вторым после него человеком в Белом движении Сибири. Причём, в отличие от адмирала-начальника, никакими жестокостями себя не запятнал, считался «совестью» Белого движения. Уже на излёте Гражданской войны он предпринял попытку военной экспедиции в Якутию — и потерпел поражение. Иван Строд — один из красных командиров, который вместе со своими бойцами упорно сопротивлялся «пепеляевцам», выдержав многодневную осаду в укреплённой промёрзшими трупами юрте. После поражения Пепеляева он стал считаться главным победителем последней белогвардейской вылазки, написал яркую книгу о тех днях («В якутской тайге»), но крепнущего мороза сталинизма и он не выдержал. Оба — белый и красный герои — будут расстреляны в годы ежовщины.
Но роднит их не только столкновение на жизненном пути и общий конец. В первую очередь, для автора важно, что оба не исчерпываются лозунгами своего времени, своей партии, что оба сохраняют в годы гражданской смуты способность и достоинство на индивидуальные духовные поиски. Оба они — белые вороны каждый в своём стане. Пепеляев — народник по убеждениям, «мужицкий генерал». Строд — поклонник Кропоткина, вполне себе и идейный, и стихийный анархист; его с трудом даже после подвигов примут в большевистскую партию. «Рыцарь без страха и упрёка», Баярд Белого движения Пепеляев, не подписавший ни одного расстрельного приговора, сдастся красным. Победители будут уважать его, хотя и упекут на долгие годы в узилище. Строд не сможет пережить бремя своей славы, начнёт опускаться, пить и, в конце концов, встанет к расстрельной стенке раньше Пепеляева. Дух обречённости витает над ними.
Они оба неудачники? Нет, возражает автор книги: «Мы знаем, что во вселенной плавают миры, ограниченные временем и пространством. Они распадаются и умирают, но в этих равнодушных мирах, не имеющих цели ни в своём существовании, ни в гибели, некоторые их части одержимы такой страстностью, что кажется, своим движением и смертью преследуют какую-то цель». Эти слова Метерлинка приводит в своих выписках один из участников «пепеляевщины». Ими же объясняет мотивы своего интереса к теме писатель.
Конечно, жути в книге немало. Тут и пример «чёрного юмора»: расстреляли белые пленных красноармейцев и спать в избе залегли. А один «расстрелянный» оказался жив, попросился в избу, ведь мороз трескучий. Его напоили чаем, уложили спать, а на утро «дострельнули». Или ещё сцена, уже чисто хардкор: на дальней станции красные бойцы с голодухи занялись каннибализмом. Белые поубивали их, развесив кишки ещё живых каннибалов-«нелюдей» по стенам телеграфной станции — вместо телеграфных лент. Чур, всё эдакое не «пепеляевцы» вытворяли, но ожесточение Гражданской налицо (и на стенах).
Центральный эпизод книги — 18-дневная оборона Стродом юрты в селении Сасыл-Сысы. Это там, где из промёрзших трупов своих и белых бойцы Строда воздвигли заграждения. Причём инфернальные подробности и беспримерный героизм оттеняются тем, что ожесточения в противостоянии сторон не чувствуется. Об этом Строд и написал позже книгу «В якутской тайге»: «Строд, сам того не желая, написал не мемуары, а трагедию, вернее трагедийный по природе героический эпос, где не добро борется со злом, а одни герои — с другими, и каждый из противников — лишь орудие высшей силы в лице “мирового капитала” или “мирового интернационала”, враждующих между собой, как две партии олимпийских богов при осаде Трои. Космический мороз, инопланетные пейзажи с голыми скалами по берегам ледяных рек и бескрайняя снежная тайга — подходящий фон для вселенской битвы».
Судя по цитатам, книга Строда куда темпераментней и ярче повествования Юзефовича. Наш современник предпочитает не отдаваться эмоциям, сохраняя (порой излишне) спокойный тон аналитика. Но сквозь этот тон проглядывает порой удивительное, читателя колющее. Вот после всех этих ужасов мы вдруг читаем запись из дневника Пепеляева: «8 июня. Сегодня ночью вышел на улицу. На горах, в лесу, пеночка поёт. Все дышит весной и пробуждением к жизни… Где ты, моя весна? Ты так прошла быстро и так мало дала мне счастья. Всё больше страшных гроз и бурь. А душа хочет нежности… Боже!»
И это пишет человек, потерпевший не просто военное поражение — но и духовный крах! Ведь опыт гражданской войны убедил стихийного народника Анатолия Пепеляева в том, что «у народа идеи нет», а значит, и будущее Пепеляева без опоры.
Пожалуй, вот эти моменты перерождения старой русской интеллигенции (чеховской ведь ещё по духу!) в людей века двадцатого, в современников столетия-волкодава — на сегодня самое увлекательное в книге Юзефовича, если, конечно, вас не занимают якутский-тунгусский «кулёр локаль» и события нашей революции сами по себе. В общем, Юзефович пишет про то, как начинался «зимний путь» длиной в несколько десятилетий для всей нашей страны. И если вы нынешнюю распутицу приняли за весну, я рад за вас!
Повторюсь ещё раз под занавес: книга Юзефовича познавательна и добротна, хотя особыми литературными достоинствами, на мой взгляд, из подобного жанра «текучки» не выделяется. Впрочем, и получить эту книжку в читальном зале трудно сейчас: каждый ведь день берут!
