Свою десятку Главных книг представляет известный прозаик, поэт, очеркист и переводчик Геннадий Прашкевич.
Разумеется, уже к 15 годам прочитано было больше. Неизмеримо больше. Но было несколько книг, которые действительно определили очень многие мои интересы.
1. Библия
Собственно, в Книге есть всё. Тексты её позволяют найти ответ на любой вопрос. Даже на самый сложный. И неважно, читаешь ли ты её подряд или просто открываешь какую-то случайную страницу, — случайного в ней ничего нет.
2. Герберт Уэллс «Машина времени»
«И я храню в утешение два странных белых цветка, засохших и блеклых, с хрупкими лепестками, как свидетельство того, что даже в то время, когда исчезают сила и ум человека, благодарность и нежность продолжают жить в сердцах». Это о таком далёком будущем (трудно представимом), когда уже сама жизнь подходит к естественному угасанию.
3. Артур Конан-Дойл «Затерянный мир»
Для меня именно эта книга открыла прошлое нашей планеты и нашу непрерывную связь с ним. И совсем неважно, какие герои пытались выжить в затерянном мире плато Мепл-Уайта; это я, маленький обитатель далёкой сибирской железнодорожной станции, пробовал выжить и пытался помочь выжить своим друзьям. Кажется, у меня это получилось.
4. Редьярд Киплинг «Ким»
Все мы — души, ищущие освобождения. Все мы — в Большой игре. Не прочитав роман Киплинга, можно на всю жизнь остаться в одних и тех же наивных представлениях об окружающем нас мире. Так что, никогда не плачь, никогда и ни по какому поводу, ибо всякое желание — иллюзия, и оно вновь привязывает тебя к Колесу.
5. Даниель Дефо «Робинзон Крузо»
Роман Даниеля Дефо — история человечества. Мечты Робинзона о смиренных рабах, о процветающих плантациях, о больших доходах, наконец, о будущем губернаторстве, его неистовая борьба с дикарями-каннибалами и пиратами завязаны всего лишь на чисто физическое выживание. Но потрясённые его энергией, мы прощаем Робинзону всё, даже то, что бедствия ничему его не научили. Даже Россия (в продолжении знаменитой книги) осталась для него страной, по которой едешь-едешь, а всё вокруг — Китай.
6. Алексей Толстой «Пётр Первый»
Наша история, наш язык. Наша страшная великая история, наш невероятный прекрасный язык. «Душа моя, душа моя, восстани, что спишь? Свершилось — конец близко. Места нам на земле осталось — только стены эти. Взлетим, детки. В пламени огненном. Над храмом сейчас в небе дыру видел преогромную. Ангелы сходят к нам, голубчики, радуются…» Вот единственный писатель, о котором я могу сказать как об учителе — Алексей Николаевич Толстой.
7. Андрей Платонов «Чевенгур»
«Дванов в душе любил неведение больше культуры: невежество — чистое поле, где ещё может вырасти растение всякого знания, но культура — уже заросшее поле, где соли почвы взяты растениями и где ничего больше не вырастет. Поэтому Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура, а народ как был, так и остался чистым полем, — не нивой, а порожним плодородным местом. И Дванов не спешил ничего сеять; он полагал, что хорошая почва не выдержит долго и разродится произвольно чем-нибудь небывшим и драгоценным, если только ветер войны не принесёт из Западной Европы семена капиталистического бурьяна…» Да и в самом деле, зачем мучиться? Работа — это же уступка уничтоженному капитализму. Любая работа производит продукт, а продукт этот опять и опять приводит к эксплуатации. Коммунизм же должен прийти сам. Если в Чевенгуре нет никого, кроме пролетариев, — так нечему там и быть, кроме коммунизма. А работает пусть Солнце.
8. Александр Грин «Крысолов»
Ты в пустом, разграбленном, замороженном холодами банке.
Там бумага во всех видах, всех назначений и цветов. Она осыпями взмывается у стен, висит на подоконниках, с паркета в паркет переходят её белые разливы, струясь из распахнутых шкафов, наполняя углы, местами образуя барьеры и взрыхленные поля. Блокноты, бланки, гроссбухи, ярлыки переплётов. Но среди мёртвых сквозняков, в этом голодном холодном мире, перевёрнутом революцией, отчаявшийся герой находит в самом обыкновенном шкафу нечто чудесное. «В одной корзине были сыры, коллекция сыров — от сухого зеленого до рочестера и бри. Вторая, не менее тяжеловесная, пахла колбасной лавкой; её окорока, колбасы, копченые языки и фаршированные индейки теснились рядом с корзиной, уставленной шрапнелью консервов. Четвёртую распирало горой яиц. Я встал на колени, так как теперь следовало смотреть ниже. Здесь я открыл восемь голов сахара, ящик с чаем; дубовый с медными обручами бочонок, полный кофе; корзины с печеньем, торты и сухари. Две нижние полки напоминали ресторанный буфет, так как их кладью были исключительно бутылки вина в порядке и тесноте сложенных дров. Их ярлыки называли все вкусы, все марки, все славы и ухищрения виноделов». Вот она – вечная, ничем неистребимая, пылающая как сама жизнь, мечта о чуде.
9. Станислав Лем «Непобедимый»
«Среди звёзд нас ждёт неизвестное!»
Но есть сила, перед которой отступает всё.
К счастью, эта же сила подсказывает нам, что необходимо для победы.
10. А. и Б. Стругацкие «За миллиард лет до конца света»
Кто мы? Откуда? Куда идём? И помогает ли нам знание цели, её понимание. Чего мы стоим, какова наша цена в собственных глазах, потому что кто же ещё рассудит нас, если не мы сами?
